Там он отсиживался до лучших времен, прислушиваясь со страхом, как пришельцы то и дело скребутся у входа в его жилище, пробуют порочность запоров Пиикова бастиона.
К началу нашествия белок рысь Фура спала в своей расселине у подножия Горбатого хребта. Как и всякий зверь, а тем более хищный, рысь даже во время сна слышит малейший шорох. Первый шорох она услышала с наступлением сумерек. Что такое? То там, то тут кто-то ползает, скачет по осыпавшейся листве. Такого никогда не случалось, сколько помнит себя Фура! Она вскинула морду, украшенную великолепными бакенбардами и изящными султанчиками на кончиках ушей. Круглые глаза ее вспыхнули зелеными огоньками. Пружиня ноги, она неслышно встала, выглянула из-за камней. Белки! Самая лакомая еда! Вот одна, недалеко другая, а в стороне кедрача видна целая стайка. Фура припала на передние лапы и одним прыжком настигла добычу. Та пикнуть не успела, как оказалась между острых клыков рыси.
Через каких-нибудь полчаса Фура была уже сыта. Она залезла на ближайшую липу, улеглась там на толстой ветке и стала наблюдать за происходящим вокруг. Время от времени белки прыгали и на эту ветку, чуть ли не на саму Фуру. Удар лапы, и зверек летел вниз. К середине ночи все это надоело рыси, она спрыгнула на землю и неслышно ушла в свое логовище. Там она снова впала в сытую дремоту.
Встретился с кочующими белками и соболь Брок. В эту пору он не испытывал голода. С исчезновением из его охотничьих угодий куницы Харзы и росомах Уги и Буги для Брока наступила благодатная пора. Вывелся второй в этом году помет у зайцев, а выводки рябчиков хотя и подросли, но все еще оставались очень беспечными, и добывать их не составляло особого труда. Но главное, у Брока почти не было конкурентов, кроме рыси Фуры и какого-то случайно забредшего колонка; с которым он быстро расправился. Брок не раз охотился на белок, считал их мясо лакомством, но это была случайная охота: ему трудно угнаться за этим зверьком. А тут, выйдя ночью на охоту, он увидел их во множестве вокруг себя, прямо на земле или на ближайших ветках. Но самое главное, они, кажется, вовсе не обращали на него внимания. Брок кинулся на ближайшую, сцапал — и уже сыт. А они все скачут вокруг, дразнят.
Брок поймал еще двух, просто так, из любопытства, спрятал под колодами. Но соболь не делает больших запасов, он не любит протухшей пищи. Потом он скакал вместе с белками, разглядывал их, пока не надоело. Наконец укрылся в убежище, хотел уснуть, но и тут они не давали ему покоя: то и дело заглядывали в пору, а некоторые даже залезали внутрь. Он скалил зубы, фыркал, чтобы его оставили в покое. В конце концов они так надоели ему, что он вообще перестал обращать на них внимание.
Настоящей удачей оказалось нашествие белок для Черного Царапа. Ведь впереди зимняя спячка, голодная весенняя пора, и надо с осени накопить жиру. Для охоты он выбрал место в кедраче и проводил все свое время в засаде под комлем огромного старою кедра. Подбежит белка к дереву, начинает шнырять вокруг в поисках орешков — тут и опускается на нее тяжелая лапа. Царап ел вволю, а то, что уже не мог съесть, закапывал под ближайшим валежником.
Почти целую неделю держались белки в Моховой пади и за это время выбрали все и без того небогатые в эту осень запасы съедобных семян.
Первыми обнаружили ограбление мышевидные грызуны: им стало нечего есть, после того как прошли белки. Сначала семейными кланами, а потом и целыми стаями пустились они на поиски еды. А за ними вслед — совы, некоторые из молодых соболей, даже енотовидная собака.
Пустела Моховая падь. Тревожно и неуютно становилось кругом. Сильные охотились за слабыми, слабые старались искуснее прятаться.
ПОСЛЕДНИЙ ПИР
Еще во второй половине лета появились первые вестники осени — усыхающие былинки трав, сухие листья на кустарниках и деревьях. В августе прекратилось пение птиц. Немногие птичьи голоса, которые теперь оглашали лес, звучали прозаически и односложно: либо «чирик-чирик» — это значит, что поблизости пасется выводок синиц и они переговариваются между собой, либо «тень-тень» — это поползни. А иногда в сумерки услышишь грустное, как стон: «Сплю-у, сплю-у…» Это сыч тоскует в одиночестве и кого-то зовет.