Потом Юрий стал давать Гаврику из рук имеете с веточками и водой еще и соль — на закуску. Натрет солью ладонь и незаметно подсовывает ее к морде Гаврика, когда он пьет. И тот с жадностью начинает лизать ее. Скоро кабаржонок стал следить за ладонью, прежде чем приняться за корм. Когда Юрий убедился, что Гаврик больше не боится его, он перестал давать соль. Поставит корм, а сам отойдет. Вот Гаврик поел, попил, но ему чего-то не хватает, он не спускает глаз со своего хозяина, нетерпеливо топает передними ножками. Тут и подходи, протяни ему посоленную ладонь. Кабаржонок начинает жадно лизать ее своим розовым шершавым языком.
Через неделю Гаврика освободили из плена, но соли не дали. Велика же была потеха, когда он сразу увязался за Юрием, как собачонка, и все время старался лизнуть его правую ладонь. Дело дошло до того, что Юрий натер солью свою щеку, и Гаврик, не задумываясь, забыв про страх и осторожность, принялся лизать ее.
С этого времени базок стал родным домом кабарожек. Где бы они ни паслись, как бы далеко ни уходили, вечером, к приходу натуралистов, они уже вертелись на биваке.
Труднее стало с Фомкой. По мере того как он подрастал, характер его становился все сложнее.
Взять, например, его отношения с зайцем Пишки. После того как убрали сеточную перегородку в землянке, они относились друг к другу не то чтобы дружелюбно, но, во всяком случае, с уважением. И вот Фомка ©друг воспылал дружескими чувствами к зайцу — стал заигрывать с ним, всячески выражал свою покорность, опрокидывался перед Пишки на спину, старался как бы невзначай дотронуться до него лапой. Пишки, существо чрезвычайно строгое и недоверчивое, долгое время не принимал этих знаков расположения. Но однажды на прогулке, принизанные рядом, они начали скакать один вокруг другого, пока не запутались окончательно в своих веревках. Пришлось их распутать и развести подальше.
А вскоре после этого случая они стали спать не по углам, а рядышком, бок о бок.
— Подружились, — торжествовал Юрий. — Может быть, начнем выпускать их на прогулку свободно? Как вы думаете, Корней Гаврилович?
— Заяц наверняка убежит, — отвечал старый натуралист. — А Фомку можно, но сначала нужно покормить его сладостями.
Утром, спустя неделю после этого разговора, Фомку выпустили на свободу, а Пишки оставили в землянке. Медвежонок сразу направился в палатку. Натуралисты с интересом наблюдали: что же он будет делать? В первую очередь Фомка принялся знакомиться с обстановкой. Он обнюхивал и с интересом рассматривал каждый предмет, потом полез на складной столик и опрокинул его на себя; как ни в чем не бывало выкарабкался из-под него, полез под бударинскую раскладушку и вытащил оттуда его сохатиные бродни, связанные вместе. Обнюхал их, прижал передними лапами к полу и попытался рвать зубами.
— Стоп-стоп, дружище, такой гость нам вовсе ни к чему!
С этими словами Корней Гаврилович поймал его за загривок и выдворил из палатки. Но от гостя не так-то просто оказалось отделаться, он вновь и вновь норовил ворваться в палатку. Пришлось дать ему хорошего шлепка по заду и отнести на берег старицы. Медвежонок порычал, свирепо позыркал своими лилово-мутными глазками на человека с бородищей и принялся лакать воду. Потом залез в старицу по самую шею и стал брызгаться, купаться — стояла жара.
Еще два раза попытался он прорваться в «запретную зону», но снова получил по крепкому шлепку. На этом урок закончился. Фомка больше не лез, куда ему запрещали.
Теперь он большую часть времени бродил по зарослям черемухи, лазил по деревьям, вволю купался, а то гонялся за кабарожками; уж очень ему нравилось, как они улепетывают от него. Но от землянки надолго не отлучался — нет-нет да заглянет к своему дружку-пленнику. Когда же Пишки выводили пастись, Фомка не отходил от него. Старик Пишки был не слишком расположен к веселым играм, однако иногда в шутку начинал осторожно барабанить передними лапами по Фомкиному животу, когда тот опрокидывался на спину подле друга. Это, видимо, доставляло удовольствие игривому медвежонку, он становился назойливым. Тогда Пишки попросту переставал обращать на него внимание. Если же тот продолжал досаждать ему, Пишки становился на задние лапы в угрожающей позе; эта поза хорошо была знакома Фомке с тех пор, как заяц свирепо обрушился на него через сетку.