Машина падала вниз не то чтобы стремительно, она кренилась то на правый, то на левый бок, планируя. Вытягивая шею, Житнев старался заглянуть — что внизу. Справа показалась темная стена. Выруливая почти свободно планирующую машину (мотор в последний раз прочихивался), Житнев пошел вдоль стены. Видел только: она серовато-бурая, острия скал на ней; от них он старался уклониться чуть-чуть влево, но и не оторваться, понимал — обрыв какой-то долины или побережья океана. Повел вдоль него машину, потом увидел снег внизу, и на этом оборвалась нить его памяти.
4. ПОГРЕБЕННЫЕ В СНЕГУ
Появившийся в пассажирской кабине второй пилот увидел непонятную картину: задняя половина ее была занавешена простыней, возле нее по эту сторону сидел Славик, пряча что-то под широкой полой дохи.
— Идем на посадку, пристегнуть пояса! — объявил пилот.
— Тише, рожает, — прошипел на него Славик. Только теперь Ашот обратил внимание на то, что лицо у студента бледное, на дохе следы крови, а тонкие ноздри Славика нервно подрагивают.
— Что с вами?
— Видите? — Славик открыл полу дохи, под ней оказался белый сверток в красных пятнах.
— Что это?
— Ребенок…
В ату секунду из-за занавески высунулась Вика со вторым таким же свертком.
— Возьми…
— Еще будет? — чувство юмора все-таки не покидало Славика.
— Не знаю.
— Господи, хоть бы только не больше двойни! — взмолился Славик. — А то куда же еще я их буду засовывать?
Оторопевший Ашот смотрел на все широко открытыми миндалевыми глазами. Он явно растерялся, столкнувшись со столь необычным случаем в своей летной практике. У него, этого крепко скроенного парня с гордым кавказским профилем лица, был сейчас вид смешной и обескураженный; наконец он взял себя в руки.
— Подсунь их повыше, — велел он Славику, — повыше, повыше. Вот так. — Потом пошарил за его спиной, нашел там ремни и туго опоясал ими талию Славика.
— Теперь сиди спокойно. Идем на вынужденную посадку.
— На вынужденную? — выдохнул студент. — Да как же я с ними. Ой, заберите у меня их, я же их подавлю…
— Сиди спокойно и пошире расставь ноги, упрись в пол, — приказал Ашот. — К вам можно? — крикнул он за занавеску.
— Одну минутку, Ашот, я сейчас.
Вика торопливо укрыла роженицу кухлянкой, стянула резиновые перчатки, вышла из-за простыни. Вид у нее был возбужденный, глаза поблескивали, щеки зарумянились.
— Ох, вот счастье-то, — возбужденно говорила она. — Хоть и трудно было, но ты понимаешь, Ашот, все обошлось благополучно. Кажется, идем на посадку? Понимаешь, Ашот, когда началась сильная вибрация самолета, тут она и…
Ашот не дал ей договорить.
— Вика (Мурутян редко называл ее по имени), только не пугайся, идем на вынужденную посадку.
— Почему? — она как-то вся замерла.
— Горючее на исходе.
— Боже, это же ужасно. — Вика зажала бледнеющие щеки смуглыми по-детски маленькими своими ладошками. — А где садимся?
— Пока неизвестно. По-видимому, где-то у побережья Тихого океана, — объяснил Ашот, пристегивая носилки с роженицей. — Ты тоже, да побыстрей, кажется, мотор сейчас заглохнет, — скороговоркой бросил он. — Судя по всему, Кроноцкий вулкан обогнули, а это самое опасное место.
Едва оба они пристегнулись ремнями, как мотор несколько раз чихнул и замолк, наступила страшная тишина. Только свист ветра и летящей машины доносился снаружи. Вика сразу стала мертвенно-бледной, она вся обвисла на пристяжном ремне.
— Ой, ой, — стонала она.
— Ничего, Викочка, ничего, милая, — успокаивал ее Ашот, — Житнев опытный летчик, это у него уже не первая вынужденная… — Голос Мурутяна немного дрожал. Он оборвался на полуслове — неожиданный удар кинул всех к стенке фюзеляжа, ужасный треск и звон заглушили вопль Вики. И самолет замер, круто накренившись вправо. Наступила тишина, тишина до звона в ушах. Необычное состояние неподвижности привело всех на минуту в оцепенение. В кабине стало мрачно, как в поздние сумерки.
Первым пришел в себя Ашот.
— Живы? — с деланным спокойствием произнес он.
Мгновенно отстегнув пояс, он кинулся к двери пилотской кабины. Рывок, другой — дверь не открывается.
— Что за чертовщина, почему он закрылся? — Ашот стал барабанить в дверь куланами. — Арсений, открой!
В ответ — тишина.
— Арсений, ты слышишь меня? Открой же!
И снова никакого ответа.
— Что такое, неужели?.. — Ашот помрачнел, постоял в раздумье. — Надо снаружи!
Он кинулся к наружной двери, нервным рывком отворил ее. Белая туча снежного вихря хлынула в пассажирскую кабину, закружила по ней. Стремянка не потребовалась — самолет брюхом лежал на снегу. Ашот выпрыгнул и по пояс оказался в рыхлом, как пух, сугробе.