— И как это я зевнул этот чертов выступ, — сетовал Житнев, подставляя лицо Вике, которая принялась врачевать его. — Ведь видел: справа — каменистая стена, думаю — посажу впритирку к ней, боялся уклониться влево, полагая, что там будет хуже. И вот он, этот проклятый камень. Сильно покалечена машина?
— Безнадежно. Видишь? — Мурутян осветил фонариком правую стенку кабины.
— Эге-ге, и радиоаппаратура полетела…
— И оба правые крыла, — добавил Ашот. — Как самочувствие, командир?
— Голова тяжела, как с похмелья.
— Может, спиртишка достать из энзэ! Глотнешь капелюшку?
— Подожди, очухаться надо да разобраться, что к чему. А спирт, видно, еще пригодится нам.
— Разбираться-то не в чем. Ясно, пока замурованы в снегу…
5. ГДЕ ОНИ СЕЛИ?
Пурга прекратилась на следующий день утром, и над восточным побережьем Камчатки нестерпимо заголубело огромное, по-весеннему яркое и чистое небо. Только к северу от Лавового плато продолжал чадить аспидно-черным дымом вулкан. Дым клонился в сторону запада, и там, над горами, в небе вытянулся его чудовищный черный шлейф. Линии хребтов и вулканов, осыпей и каменных заструг — все выступало четко и ясно, как сквозь увеличительное стекло.
Едва взошло солнце, — огромный красный шар будто всплыл из глубин темно-синей бесконечно большой воды океана, а над восточным побережьем полуострова в небе уже гудел вертолет. Он шел то прямым, то ломаным курсом, иногда останавливался, или кружил над каким-нибудь участком, спускался почти до земли, потом взмыл вверх и продолжал гудеть в небе. Улетал один, на его место прилетал другой. И так весь день. А потом то же назавтра, на послезавтра…
Искали исчезнувший санитарный самолет. И не только с воздуха. Были оповещены охотники и геологи, вулканологи и жители прибрежных поселков. Несколько собачьих упряжек мчались к месту предположительной аварии самолета — к югу и западу от Кроноцкого заповедника, к западу от Кроноцкого залива, к северу от Центрального хребта.
…Давно сказано: не было бы счастья, да несчастье помогло. Снег, засыпавший самолет по самый верхний фонарь, оказался на время истинной благодатью для людей, находившихся в пассажирской кабине, — он укрыл их от холода. Получился тот самый снежный дом, в каких издревле ютились в зимнюю стужу эскимосы — тундровые жители Заполярья.
После перевязки раны и нескольких глотков спирта Житнев почувствовал себя лучше и без посторонней помощи перешел в пассажирскую кабину; туда же перенесли его кресло, сняв с креплений. Пилотскую кабину решено было закрыть, чтобы не уходило тепло, накопившееся внутри фюзеляжа.
— Ну что же, прошу всех на совет, — сказал Житиен, удобно устроившись в своем кресле.
Помещение кабины было освещено мертвенно-бледным светом переносной лампочки от аккумулятора, тем не менее здесь стало даже уютно. Ничто больше не гремело, не гудело, не выло, глухота подземелья царила в просторном помещении; с относительными удобствами устроились Вика и Славик. Сюда снесли все коврики, чехол от капота, четыре опальных мешка из аварийного запаса. Так что теплый ночлег был обеспечен всем, хотя сон, как это бывает в состоянии нервного напряжения, никому не шел и на ум. Славик сидел на прежнем своем месте возле занавески, спрятав лицо в воротник дохи, и пощелкивал карманным фонариком — включал и выключал свет.
— Послюшай! — вспылил Ашот, — перестань ты игрушками заниматься! Зачем разряжаешь батарейки? Они еще пригодятся.
Сам Ашот полулежал на спальном мешке, разостланном по полу рядом с креслом командира. По другую сторону кресла сидела Вика на своем мешке, поджав калачиком ноги, обутые в торбаса из оленьих, лапок и расшитые бисером. За занавеской тихонько посапывала роженица; измученная вконец, она опала мертвецки.
— Итак, будем держать совет, — повторил Житнев. — Хотя ясности еще во многом нет, мы не знаем, где мы приземлились, что нас ждет впереди, считаю все-таки, что кое о чем надо договориться. Будем исходить из худшего варианта — что мы находимся далеко от человеческого жилья, что нас найдут не скоро, а возможно вовсе не найдут, и нам придется самим искать выход и выжить. Вика Андреевна (Житнев редко называл так Вику), как состояние матери и новорожденных?
— Пока что я затрудняюсь, Арсений Степанович, сказать что-нибудь определенное. — Вика говорила четко, суховато, чувствовалось, что вся она собрана, готова на любые испытания. — Вообще-то, роды прошли более или менее нормально, девочки, конечно, очень маленькие, как обычно при двойне, но, по-моему, вполне жизнеспособные. Мать чувствует себя удовлетворительно, ей сейчас требуется покой хотя бы на два-три дня. И еще большая просьба, Арсений Степанович, — как бы организовать теплой воды?