Житнев задумался, его опередил Мурутян:
— Завтра мы сможем это сделать. Подкопаемся под мотор, спустим отработанное масло и разведем костер, натаем снега.
— У меня последняя просьба. Тут некоторые товарищи — курящие, — Вика посмотрела на Славика и Ашота, — я бы попросила воздержаться пока, не курить. Воздух и без того сперт, а тут младенцы и выздоравливающая мамаша.
— Курение запрещаю, — спокойно объявил Житнев.
— А если выходить в соседнюю кабину? — Славик высунул скучное лицо из воротника дохи.
— Только на улице. Кстати, как вас зовут, молодой человек? Славик, ага. Так вот, Славик, у вас спички есть? Сколько коробков? Один? Сдайте мне его. Сейчас сдайте.
— Почему именно сейчас?
— Потому, что они могут пригодиться для всех. И фонарик тоже сдайте. Он так же может пригодиться для всех. Как только выяснится, что нам ничто не угрожает, я верну вам все это.
Славик нехотя достал спички и фонарик из-за пазухи и кинул их на спальный мешок Вики — он был в двух шагах от нее.
— Можно было бы и подать, — с укоризной заметил Мурутян.
— Извиняюсь, — буркнул Славик и с отрешенным видом снова спрятал лицо в воротник дохи. Оттуда послышался его недовольный басок — Может, завтра нас найдут и вывезут вертолетом, а вы уж вводите тут военный коммунизм.
— Что ж, найдут, будем считать, что мы родились в рубашке. — Житнев пристально посмотрел на Славика. — Что касается военного коммунизма, дорогой товарищ Славик, то извини, я отвечаю не только за машину, но и за жизнь пассажиров, в том числе и вашу, и давайте без обид. Вы человек уже взрослый и должны понимать обстановку, в которой мы все очутились.
Он поправил на лбу повязку — она надвигалась на правый глаз, мешала смотреть — и продолжал:
— Следующий вопрос — о запасах продовольствия. Давайте пока что учтем все, чем мы располагаем, все без исключения. В зависимости от обстановки потом будем или не будем вводить нормирование. — При этих словах Славик еще глубже спрятал лицо в воротник, и у всех создалось впечатление, что он там тихонечко хихикает. Ашот покосился на него зверскими глазами, но промолчал. А тем временем Житнев говорил:
— У нас в аварийном запасе имеется два килограмма галет, шесть банок тушенки, три килограмма сахара, четыре плитки шоколада и десять лачок концентрата мясного бульона.
— У меня два бутерброда с колбасой, сдоба и плитка шоколада, — с серьезным видом доложила Вика.
Житнев широко и добродушно улыбнулся, Ашот весело захихикал, спросил:
— И на сколько это тебе хватит?
— Ты не смотри, Ашот, что я хрупкая, — не то всерьез, не то шутя ответила Вика, — я помногу ем. Эти вот запасы я за один бы рейс умяла, будь все нормально.
— Ашот, — обратился Житнев к Мурутяну, — притащи-ка переметные сумы, посмотрим, что принес муж роженицы.
Ашот выволок сумы, они были добротно сшиты из оленьей шкуры шерстью наружу.
— Андреевна, бери карандаш и бумагу, — весело говорил он, — будем составлять акт на вскрытие…
В сумах оказалось килограммов десять подсоленного оленьего мяса, обернутого целлофаном, с десяток вяленых по-эвенски горбуш и две буханки серого хлеба.
— Слушай, — весело шумел Ашот, — он снаряжал жену не в родильный дом, а на северный полюс!
— Чем вы располагаете, товарищ Славик? — обратился Житнев к студенту.
— Не знаю, что там мамаша напихала в рюкзак и саквояж, она без меня собирала. Хотите — открою.
— Хорошо, откроете, когда будет к тому необходимость. — В голосе Житнева все ясно поняли намек в адрес Славика, смысл которого можно было бы выразить примерно так: «ну и жмот, видно, ты, парень». — А сейчас, пожалуй, пора подкрепиться? — спросил он, обводя всех взглядом.
Вика принесла из-за занавески свою санитарную сумку, извлекла из нее сверток и разложила снедь по спальному мешку. Ашот принес из аварийного запаса галеты, тушенку и плитку шоколада, Славик засунул руки в рюкзак, долго там рылся, наконец вытащил кружок колбасы, — полбуханки хлеба.
— Ну что ж, для успокоения нервов разрешаю израсходовать двести граммов спирта, — объявил Житнев. Все расселись на полу возле кресла командира, Мурутян разлил Викиной мензуркой каждому его долю спирта по стекляшкам, которыми ставят больным банки, сказал:
— Тост командиру.
— Что ж, выпьем за сплоченность.
— И за дисциплину, — поддержал его Ашот.