Любопытно было бы знать, аплодировала ли в этом случае харьковская публика серьезному и правдивому решению харьковского суда?
Мы думаем, что нет… Монастырь – не реальное училище… Монахи – это ведь крайняя правая… В Пантелеймоновском Афонском монастыре, например, есть один мул. Его кормят и хранят, но на него никто не смеет садиться только потому, что Царский Сын, Его Высочество Великий Князь Алексей Александрович немного проехался на нем… В монастырях одни вовсе не философствуют, а другие думают, что все злое – в нас самих, в нашей природной греховности, а не в том или другом общественном устройстве; считают земную иерархию отражением небесной и т. д.
Какие же тут могут быть аплодисменты? Мы полагаем, что самый приверженный сын Церкви из присутствовавших на этом, в самом деле замечательном процессе вышел из залы очень скромно и перекрестился где-нибудь за углом, озираясь.
И еще раздирающий вопрос… что это значит:
«В высших сферах проект этот был встречен довольно неблагосклонно; Хрущеву было предложено пожертвовать имение на какое-нибудь другое полезное учреждение»…
Так пишет корреспондент «Молвы»… Что такое эти высшие сферы?..
Уж не обмолвился ли корреспондент?.. Полезное учреждение?
В государстве православном что же может быть полезнее духовно-православного учреждения?
Каковы бы ни были монахи сами (мы знаем, что в наше время и они очень ослабели), но учение их уже потому правильно, что в нем больше практической реальности, чем в учениях уравнительного оптимизма… Монахи пессимисты для земли… И это уж одно превосходно, потому что учит покорности и терпению. Монахи более, чем кто-либо, реалисты в хорошем смысле этого слова, – они не мчатся за розовым облаком рая земного… Они если не все умом понимают, то сердцем чувствуют, что вблизи это розовое облако окажется всегда лишь серым, сырым и нездоровым туманом.
IV
Полезно ли самоуправство на улице?
На днях по Вержбовой улице проходила сгорбясь нищая старушка. Она хотела перешагнуть через грязь, как вдруг какой-то молодой парень простого звания, смеясь, подшиб ее ногою, и старушка упала в воду. Увидавши эту сцену, один из тех варшавских комиссионеров, которые носят красные фуражки, подскочил к молодому негодяю, схватил его и побил тут же весьма основательно. Публика (в том числе и мы, грешные) остались очень довольны этой карой, столь быстро последовавшей за подлым поступком. Теперь – философия. Во-первых, философия утилитарная.
До Бога высоко, до мирового судьи далеко; городовой тоже не всегда может вырасти из земли, а великодушный человек в красной фуражке был близко.
Значит – «легальность и в наше время не может еще вполне уничтожить живую правду не только на всем земном шаре, но даже и в Варшаве».
Во-вторых, философия художественно-историческая. Грязи на улице, положим, нет; пауперизма и тем более; малый ноги не подставлял, комиссионер его не бил. Публика не смеялась и не радовалась. В «Варшавском дневнике» не был бы весь этот случай описан… Что ж бы было? «Нирвана» какая-то. Абсолют! Германские мыслители говорили: достижение абсолюта есть прекращение истории. Что значит абсолют? Уж не то ли это царство правды и сплошной любви, которую нам предлагают некоторые органы, и русские, и западной печати?..
Нет, бедная старушка, падай лучше в грязь! Нет, молодой негодяй, бери на себя, так и быть, неблаговидную роль порока!.. И ты, добрый комиссионер, бей его крепче!.. Мы предпочитаем сложность и драму истории бессмыслию земного абсолюта…
Maxima miranda in minimis!
V
Мы «Страну» сглазили!
Только что мы позволили себе в передовых статьях наших искренно похвалить некоторые свойства этой новой и очень умной в своем роде газеты, как вдруг в ней появилась следующая выходка:
«Страна», сообщая своим читателям известие о новом предприятии г. Каткова, т. е. об учреждении телеграфного агентства, выражает при этом следующее желание:
«Желаем г. Каткову, чтобы первая переданная его агентством телеграмма из Москвы в Петербург известила об уплате полностью недоимки в свыше 100 000 рублей по аренде «Московских ведомостей» у университета. Недоимка эта не может тяготить издателя «Московских ведомостей» материально, так как она не взыскивается. Но для газеты, давно избравшей себе специальностью укорять всех и каждого в недостатке патриотизма, не должно быть приятно сознание, что в то время, как она усиленно призвала весь народ к пожертвованиям во время войны, приглашая общество жертвовать даже ломаные серебряные ложки (sic), она сама копила в ущерб казне стотысячную «недоимку». Прежде всего вот что: когда мы решаемся печатать подобные вовсе ненужные вещи, так надо по крайней мере узнать основательно дело. Мы, например, слышали обо всем этом совсем иначе. До появления «Правительственного вестника» в «Московских ведомостях» печатались прежде (по условию, вероятно) все казенные объявления. Когда учредили «Правительственный вестник», то все ли эти объявления или значительная их часть (не знаем) отошли из московской газеты туда. Говорят, что г. Катков вычел весь убыток, причиненный ему за несколько лет этой переменой, из арендной платы – и больше ничего. Выходит, что все это дело есть не что иное, как юридическая претензия частного лица на какое-нибудь казенное ведомство. Что же тут особенного?.. Если это нечто вроде тяжбы противу казны, то это может иногда случиться со всяким хорошим человеком. Это действие среднее, так сказать, и ни порицания, ни особой похвалы не заслуживающее. Никому дела до этого нет. Если же нам все это неверно передали, или г. Катков просто должен казне и с него не спешат взыскать, или он сам, например, не спешит уплатить эту огромную сумму, то и в таком случае мы не видим, с какой стати нападать за это на него! Г. Катков так полезен государству, он так много заслужил от отчизны, что ему можно бы и вовсе не платить этих денег… Скидывают иногда и более крупные недоимки людям, имеющим меньшие заслуги…