Через несколько минут один за другим к Титову прибыли вызванные командиры. Не явился только Зернов. В этот час он стоял над могилой Нади. В одной руке у него была бескозырка, которую он, не замечая, смял в тугой комок. Будто с этого часа бескозырка — любимый головной убор лихого краснофлотца — ему стала не нужна. Когда сюда подбежал связной и сообщил, что Зернова вызывают в санитарную роту, бронебойщик уронил свою бескозырку на свежий бугорок земли и пошел совсем в другую сторону. Шел он, не сгибаясь, с обнаженной головой, к переднему краю. Связному показалось, что бронебойщик заплакал.
— Такой камень-глыба, а горя не вынес!
Остановившись перед занавеской, отделяющей отсек командира полка от общего коридора подземного лазарета, Костя услышал знакомый голос. Титов с кем-то разговаривал так спокойно, будто ничего не произошло.
— Как дела на правом фланге?
— Держимся, товарищ командир! — послышался ответ.
— Патронов Селезневу добавили?
— Уже послали.
— А сухарей?
— Да.
— Этому флангу надо помогать, ведь они почти отрезаны от нас.
Наконец Титов услышал шорох за белой занавеской и спросил врача:
— Кто пришел?
— Костя, — ответил врач.
— Пустите его ко мне.
Костя уже стоял в дверях. Пропустив вышедшего командира первого батальона, он направился к Титову, но врач шутя заслонил ему дорогу.
— Что же, доктор, вы не пускаете парня, разве не знаете, что он у нас мастер на все руки? — сказал Титов.
Костя смутился: «Неужели дядя Володя знает о ремонте рации?! Ему, наверно, этот старшина-радист рассказал. Как плохо! Но ничего, он славный, стыдить не будет».
Увидев, что Титов ранен, Костя растерялся и сказал первое, что пришло на ум:
— Дядя Володя, мне говорили, что вас за Волгу хотели отправить.
— В Волгу, а не за Волгу, — пошутил Титов. — Но я не хочу. Сначала надо вышибить гитлеровцев из Сталинграда. Вышибем — тогда поедем вместе.
— Значит, скоро? — обрадовался Костя.
— Что скоро?
— Второй фронт. Вы разве не знаете?
— Где же мне все знать!
— Все знают. — И Костя принялся рассказывать то, что ему представлялось о втором фронте. Косте казалось, что, говоря об этом, он делает приятное для больного.
А Титов, слушая его, думал о чем-то другом.
— Дядя Володя, а вы немецкий язык знаете? — смущенно спросил Костя, вынимая из кармана алюминиевую пластинку.
— А? Что? Давай посмотрим. — И, пробежав глазами по пластинке, Титов спросил: — Где взял?
— В кабине самолета, который упал вон там, возле заводской стены, желтый такой, песочного цвета, кургузый…
— Спасибо, Костя, спасибо. Тут есть важные сведения. Этот самолет из эскадры «Сицилия», со второго фронта…
— Нет, это с немецкого самолета, — возразил Костя.
— Вот и я говорю. Эти самолеты Гитлер готовил против англичан и американцев, что высадились в Африке. Но, как известно, сейчас там затишье. Союзники не наступают. Ждут, когда падет Сталинград.
— Значит, союзники сами отпустили эти самолеты сюда, — догадался Костя.
— Выходит, так. Радист…
— Какие же это союзники! В Дюнкерке оставили «матильды», и «валентаи», теперь эти самолеты сюда отпустили. Почему они так делают?
— А это надо их спросить. Радист, передавайте срочное донесение: на территории полка упал подбитый самолет — истребитель Фокке-Вульф из эскадры «Сицилия», мотор воздушного охлаждения, вооружение: две пушки калибр 20, четыре пулемета калибр 7,92, корпус покрашен в песочный цвет… Передал? Самолет подготовлен для действий в условиях африканского фронта, но срочно переброшен сюда… Все. Точка. Подпись…
— А как же второй фронт? — спросил Костя.
— Откроют. Только, наверно, тогда, когда он нам не нужен будет.
Титов закашлялся. Тут же вошел врач. Он посадил раненого и, поддерживая его обеими руками за плечи, кивком головы попросил Костю выйти.
Задымленное небо опустилось над территорией полка так низко, что даже стены осевших корпусов бороздили плывшие в темноте тучи. Земля дышала гарью и смрадом взрывчатки. Кое-где еще дымились воронки от бомб, а вокруг них мерцали огни догорающих блиндажей и окопных перекрытий.
Втянув голову в плечи, Костя брел к блиндажу комендантского взвода, с грустью вспоминая все, что ему довелось видеть в этот день. «Дядя Володя похвалил за то, что я принес к нему пластинку, но ведь это не подвиг, ни в кого не стрелял, просто выдрал пластинку, и все. Нет, надо как-то по-настоящему помочь дяде Володе, Фомину и всему полку. Но как? Почему они не дают никакого задания? Неужели нельзя найти дело? Они просто не хотят выслушать меня как следует и разговаривают со мной, как с маленьким. Это обидно. Вот если бы сейчас был папа… Зайду к Лизе, может, вдвоем что-нибудь придумаем…»