В такие минуты он старался набивать патроны по всем правилам.
И сколько было радости у ребят, когда узнали, что патронами, которыми они заполняли диски и ленты, отбита очередная атака врага. Им казалось, что теперь они по-настоящему и с успехом воюют за Сталинград.
9. Роковая ошибка
По канализационным трубам все чаще и чаще стали прибывать связные и нарочные из штаба армии. Подземная тропа, проложенная Фоминым, была трудной и опасной, но пока что единственной. Встретившиеся в трубе не могли разминуться, и кто-то один в зависимости от важности поручения должен был продвигаться вперед, другой — ползти назад до ближайшего люка. На этой почве не раз происходили короткие перепалки. Особенно много таких встреч пережили письмоносцы.
Пункт полевой почты 32410 снова ожил: письма, открытки от родных и знакомых! Какое счастье! Многие, прежде чем читать, прикладывали конверт к губам, будто вдыхая запах родного дома.
Фомин читал письма с трепетом. Жена, тоже учительница, сообщала об успехах своего класса как о большом событии в жизни всей страны. И она была права. Отдельные строчки Фомин, не замечая того, перечитывал по нескольку раз вслух.
Треугольный конвертик получил и Зернов. Теперь он являлся в санроту только на перевязку — по утрам. И тут его застало письмо. Двенадцатилетний братишка Триша писал о пятерках по математике, географии, русскому языку, подробно сообщал о домашних делах: об уборке урожая, хлебосдаче, о своем бычке, на котором он все лето возил воду тракторной бригаде. «В следующее лето, — писал Триша, — буду работать прицепщиком».
Зернов не мог спокойно читать эти слова один. Он прибежал в трансформаторную. Тут его знали и любили. Размахивая письмом, как флагом, он приговаривал: «Молодцы, ребята, молодцы! Читайте!»
Затем брал на руки первого попавшегося и качал. А когда письмо взяла Лиза и прочитала вслух, Зернов неожиданно предложил:
— Давайте споем, ребята, мою любимую.
Все знали, о какой он песне говорит, и тут же запели «Варяга»:
Зернов пел хуже, чем играл на пианино, но он так увлекательно дирижировал, что ребята забывали про все. Когда кончили петь, он снова предложил почитать письмо от брата. Бронебойщик был по-детски рад весточке из дому и хотел, чтобы вместе с ним радовались все.
Не получал писем только Титов. Его семья и родные были там, откуда никто не ждал почты: они остались в оккупации. Свое личное горе командир старался не выказывать. В часы доставки почты он вызывал к себе писаря и диктовал ответы родителям и женам погибших воинов полка.
Не приносили полковые почтальоны писем и обитателям трансформаторной. У юных жителей этого гарнизона еще не было постоянного адреса, и ждать писем им было не от кого. Родители погибли здесь, в Сталинграде, а дальние родственники и знакомые не могли и предполагать, что в таком огне могут жить дети, хотя и Лиза, и Гира, и Петя, и Ваня были бы рады получить от кого-нибудь весточку. Но от кого?
Не ждал писем и Костя. Ему совсем не от кого было ждать. В эти дни перед ним все чаще и чаще вставал образ отца. Костя видел и чувствовал, с какой любовью бойцы и командиры относятся к нему — сыну погибшего майора Пургина. «Видно, папа много сделал для полка, раз его так долго помнят. Мало ли погибло в полку людей, а вот папу не забывают. Значит, и мне надо сделать такое, чтоб, если даже не останусь в полку, запомнили бы надолго».
И Костя с жаром принимался за решение поставленной перед собой задачи. За эти дни он приобрел хороших друзей во взводе связи. Туда он ходил неспроста и вскоре добился, что ему снова доверили ремонтировать рацию. Он принес ее в трансформаторную, когда ребята легли спать. «Иначе нельзя: начнут расспрашивать да мешать».
Место для работы он подготовил еще днем в дальнем углу, который забаррикадировал кроватью, перевернутым столом и досками. Спрятав туда рацию, он прилег рядом с Петей. Но не спалось. Вспомнив, как он брался ремонтировать рацию и как на глазах всего взвода провалился, Костя встревожился и уже не мог больше лежать: ему казалось, что только теперь он может снять с себя это позорное пятно. И разве можно было уснуть с такими мыслями в голове?
— Костя, ты где? — бормотал Петя, проснувшись в полночь. Не чувствуя возле себя Кости, он открыл глаза и, заметив в дальнем углу огонь лампы, поднялся и тихо, точно кошка, подкрался к другу.