Броситься бы вслед за гвардейцами, да нельзя: туда же потянутся и малыши… Однако надо узнать, кто же выскочил из-под этой кучи щебня с шестом и не пустил головной танк к трансформаторной, а потом поджег землю и сам превратился в горящий факел.
Узнал об этом Костя, когда стих бой, — вечером перед сумерками, когда возле невысокого бугорка, где была вырыта свежая могила, состоялся митинг. На митинг пришли и Костины друзья из трансформаторной.
Среди собравшихся на митинг Костя нашел глазами сначала Александра Ивановича, затем Титова и долго не мог найти Зернова. Но вот все повернули головы в сторону переднего края. Оттуда по глубокому ходу сообщения шли гвардейцы. На скрещенных винтовках они несли покрытого шинелью погибшего товарища. Несли скорбно, тяжело. И когда положили его на бугорок свежей земли и сняли шинель, чтоб попрощаться, Костя увидел на обгоревшей груди героя обуглившиеся, но сохранившие свои оттенки полосы морской тельняшки. Это был Зернов. Его нельзя было узнать в лицо, но это был он — огромный, хоть огонь и старался скоробить его тело, сильный и такой могучий, что казалось, встань он снова во весь рост, топни ногой, и земля покачнется.
— Товарищи!.. — Титов приподнялся с носилок. В руках у него была красная книжечка. — Это партийный билет на имя Зернова Михаила… Мы не успели вручить тебе, наш дорогой товарищ, этот билет, но ты погиб коммунистом. Твой подвиг, как яркий костер, будет всегда освещать и согревать сердца патриотов нашей Родины! Вечная слава тебе, Михаил Зернов…
Воины полка склонили головы. Прозвучал прощальный салют.
Костя стоял возле Титова, и ему казалось, что вот сейчас зазвучит рояль, на котором играл Зернов. Но рояль молчал.
А немецкие танки все еще горели, как бы корчась от огня.
Прошло еще две недели.
Ребята по-прежнему жили в трансформаторной. К ним из санитарной роты пришла мать Лизы. Надежды на восстановление ее зрения не было. Вытекшие глаза остались закрытыми на всю жизнь. Прислушиваясь к тому, что делают ребята, она ко всем относилась одинаково, иногда даже больше и строже спрашивала со своей дочери. Ее сразу полюбили все — и Петя, и Ваня, и Гира. Костя же был знаком с ней давно и относился с искренним уважением. Ему было очень жалко, что эта добрая и умная женщина осталась без глаз. Как-то у Пети сорвалось с языка: слепая — и нечего, мол, ее спрашивать о всяких пустяках. Костя схватил его за грудки, подтянул к себе и молча тряхнул так, что тот прикусил язык.
Все чаще и чаще стал приходить в трансформаторную Александр Иванович.
Он горячо одобрял и поддерживал Костю за организацию радиокружка. Знакомясь с устройством радиоламп, трансформаторов, наушников, микрофона, ребята практически познавали законы физики, химии, вникали в существо электрических явлений и радиотехники.
— Знаешь что, Костя, давай эту рацию приведем в полный порядок и отнесем командиру полка, — как-то вечером, перед сном, предложил Ваня. — Отнесем и поговорим. Теперь он должен поверить нам и принять в полк.
— Правильно, я тоже пойду, — поддержал его Петя.
— Но ведь эта рация только принимает. Передатчик нам не наладить, — возразил Костя.
— Этого ни один радист здесь не сделает. Это надо на заводе, — как бы оправдывая Костю, сказал Петя.
— Значит, это наш плюс, — заключил Ваня и с азартом настоял: — Идем, ты же не трус.
Костя подумал и согласился.
— Только вы первыми начинайте просить. Да не прямо, а так — сначала про пушки, а уж потом и насчет радистов.
— Ладно, я начну первым, — вызвался Петя, боясь, что Ваня не возьмет его в компанию.
Едва скоротав ночь, еще далеко до рассвета, Ваня, Петя и Костя тайком от девочек ушли к командиру полка.
— Значит, кто же из вас решил артиллеристом быть? — внимательно выслушав ребят, спросил Титов.
— Мы же об этом прямо не говорили, мы только спрашиваем, можно ли нам ходить на батарею, — сказал Петя.
— Кому это нам?
— Ну Косте, Пете и мне, — с нетерпением пояснил Ваня. Костя пока молчал.
— Нечего там сейчас делать, снарядов нет, расчеты заняты другим делом, неинтересно, — заметил командир полка. — А то еще Костя вздумает посмотреть, что делается за передним краем, но пуля тут как тут и нет вашего друга.
Костя понял намек и ответил:
— Что я, глупее всех?
В это время из-за перегородки послышался голос Александра Ивановича: