Вскоре на пороге показывается встревоженный Текору. Он входит в палату и, прикрыв за собой дверь, присаживается рядом на стул.
— С тобой всё в порядке, Рен? — хмурится друг. — После битвы ты чувствовал себя лучше. Неужели опять геройствуешь? Ещё не оправился от схватки с демонами, а новых подвигов захотелось, раз пошёл к самому Императору?
— Нет… он меня сам вызвал, — этот момент я помню хорошо, а ещё ощущаю, что испытывал сильное волнение перед этой встречей.
Вот только причину своей нервозности не могу восстановить. Слишком не похоже на меня. Я давно закалил и обуздал свои эмоции, да и Императора уже видел вблизи — он вручал мне награду.
— Так что там было на поле битвы? — спрашиваю я. — Голова будто в мутной воде искупалась. Напомни, что произошло.
— Тебе что, память напрочь отшибло? — возмущается Текору.
Видя моё смятение, понижает голос и продолжает уже спокойнее:
— Когда Император сошёлся с Архидемоном в битве, на поле воцарился настоящий хаос. Но ты в одиночку прорвался к нашему владыке и сдерживал натиск демонов, не давая им помешать поединку, пока не подоспело подкрепление.
С его словами в голове оживают образы, часть из которых кажется вполне реальной, но некоторые выглядят тусклыми, смазанными.
— Действительно так всё и было? — уточняю я.
В дверь стучат, и в комнату без приглашения врываются Райдо с Изааром. Игнорируя старшего по званию, что объяснимо нашей близкой дружбой, они бросаются ко мне. Когда накал страстей спадает, я и у них интересуюсь событиями последней битвы, пытаясь сложить эту головоломку воедино. Воспоминания неохотно встают на свои места, постепенно являя полную картину.
Я осторожно растираю виски.
— Зено, а ты знаешь, что стало с Торвальдом? — спрашивает Изаар.
Райдо качает головой, шикая на него.
— Он погиб? — произношу я, и Умник кивает.
На миг всё вокруг меркнет, и я ощущаю лишь гулкую пустоту, разверзшуюся в груди, но что-то не даёт мне покоя. Какой-то едва уловимый диссонанс. Почему известие о гибели северянина не стало для меня неожиданностью? Словно глубоко внутри я уже знал об этом, пусть даже не мог облечь это знание в слова.
Воспоминания вспыхивают в сознании жуткой мозаикой. Поле боя, залитое кровью. Крики, предсмертные хрипы, лязг стали. И посреди этого хаоса…
Голова взрывается болью, будто пронзённая раскалённым прутом. Я судорожно хватаю ртом воздух, пытаясь удержаться за реальность, но видения накатывают безжалостным потоком.
Детали ускользают, не желая складываться в единое целое. Я силюсь ухватить ускользающую мысль, но неумолимая боль вновь затапливает разум, вышибая из колеи.
Пелена перед глазами рассеивается, и я вижу встревоженные лица друзей. Только сейчас я понимаю, что всё это время стискивал зубы, через силу проталкивая в лёгкие воздух.
— Ты как? — голос Райдо доносится словно издалека, приглушённый гулом крови в ушах.
Я мотаю головой, пытаясь прийти в себя. Липкий пот заливает лицо, во рту — привкус желчи.
— Извини, — хрипло выдавливаю я. — Просто… Торвальд… Не могу поверить, что его больше нет.
— Мы все потрясены, — мягко произносит Изаар. — Он был славным воином и верным другом.
— Как он умер?
— Во время последней битвы он тоже пытался пробиться на помощь Императору, но весь его отряд был истреблён демонами, — отвечает Райдо. — Большая потеря для нас. Ему ведь пророчили звание сержанта…
Мы ещё болтаем, но я немногословен. Больше слушаю, чем говорю. Рассказы друзей хоть как-то оживляют мою память, и происходит это не так болезненно, как когда я сам пытаюсь копаться в собственной голове.
Несколько дней я ещё остаюсь в лазарете, большую часть времени проводя в полудрёме и тщетных попытках восстановить ускользающие воспоминания. Моё сознание словно блуждает в густом тумане, где смутные образы и обрывки мыслей то появляются, то растворяются без следа.
Часы тянутся бесконечно долго, и я почти физически ощущаю, как время стекает по каплям, словно вода из треснувшей чаши. Я должен собрать эти капли, срастить осколки своей памяти, пока не стало слишком поздно. Но как это сделать, когда твой собственный разум восстаёт против тебя?
От бесплодных попыток болит голова, мысли путаются. Порой мне чудится, будто я брежу — явь и морок смешиваются в причудливом хороводе. Только упрямая воля и многолетние тренировки ещё позволяют удерживать рассудок на краю пропасти.
Все эти дни за мной пристально наблюдают, а сам Император интересуется моим здоровьем. Правда, узнаю я об этом от лекарей, с которыми, к счастью, быстро нахожу общий язык. Да и мне самому кажется, будто они всячески угождают мне. Вот только причин я понять не могу. Уж явно дело не в моём чине.