И тут случилось самое удивительное, то, что я запомнил лучше всего остального. Тебе плохо, Мэгги? Дальше не рассказывать? Господи! У тебя то же выражение лица, что было ночью в моем сне! Ты отчаянно завизжала. Он примчался в пламени пожара. Голова его была непокрыта, волосы черные и курчавые, в руке обнаженный меч, короткий и широкий, чуть длиннее кинжала. Он бросился на меня, но споткнулся и упал. Одной рукой я удерживал тебя, а другой…
Жена вскочила на ноги, ее черты исказились.
— Марк! — закричала она. — Мой ненаглядный Марк! Ах, ты, зверь! зверь! зверь!
Зазвенели чашки, и она без чувств упала на стол.
Они никогда не говорили об этом странном случае, который стоял особняком во всей их супружеской жизни. На миг завеса прошлого отдернулась, и мимолетная картина забытого существования коснулась их взора. Но потом занавес закрылся, чтобы не открыться больше никогда. Они продолжали жить в своем тесном кругу — для мужа он ограничивался магазином, для жены домом, — и, однако ж, новые, более широкие горизонты смутно засинели вокруг них с того летнего вечера у разрушенной римской крепости.