ДЕТСТВО, ОПАЛЕННОЕ ВОЙНОЙ
В годы Великой Отечественной войны, когда на фронтах в крупнейших сражениях ценой тысячей жизней советских воинов, их мужества и самопожертвования перемалывались отборные, до зубов вооруженные фашистские дивизии, на оккупированных территориях действовали партизаны и подпольщики. Многострадальная Керчь, ее жители, в том числе дети, не успевшие эвакуироваться, дважды пережили ужасы фашистской оккупации.
Тамаре Петровне Беликовой, инвалиду войны, в сорок первом было десять лет. Память сохранила факты той суровой поры, которые она изложила на шестидесяти страницах общей тетради. Свои воспоминания назвала «Дети войны с 1941 по 1945 год». Будь у пенсионерки средства, она издала бы брошюру. Но, увы, руководство Украины за годы независимости этой страны, довело людей, в том числе ветеранов и детей войны, до нищеты и повседневной борьбы за выживание.
В семье Петра Яковлевича Беликова и его жены Нины Ивановны, кроме младшей Тамары, воспитывались Александра, Ольга и Николай, впоследствии без вести пропавший на фронте. Отец умер, когда Тамаре было всего три года, поэтому семейные заботы легли на плечи матери. Старшая сестра Шура по комсомольской путевке еще в 1939 году уехала во Владивосток, где работала учительницей, а Ольга, закончив в канун войны фельдшерский техникум, вместе с подругой Шурой Тарановой добровольно ушла на фронт.
–Мы с мамой остались в Керчи вдвоем, – вспоминает Тамара Петровна.—Мама работала бригадиром на строительстве госметзавода (ныне металлургический комбинат имени Войкова). Во время налета вражеской авиации на Керченский торговый порт одна из бомб угодила в баржу с боеприпасами. Вот тогда я, девчонка, поняла, что война – это смерть, разрушения и страдания людей. День и ночь рвались снаряды. Однажды, когда мама была на работе, взрывной волной выбило стекло. Я выбежала на улицу и увидела раненых осколками людей. А на следующий день мы, дети, носили в ведрах камешки, помогали взрослым строить убежище…
Когда Красная Армия отступала из города, в нашей квартире было много солдат. Помню, как утром один из них сказал: «Тамара, будь выносливой и терпеливой, не по годам взрослой. Если будет возможность – веди дневник, пиши об увиденном и пережитом». Эти слова запали мне в сердце, я почувствовала себя взрослой и сильной.
Не всем нашим воинам удалось через Керченский пролив переправиться на Таманский берег, многие погибли в сражениях, другие ушли в партизаны, в том числе в Аджимушкайские и Старокарантинские каменоломни. Раненых на свой риск и страх приютили жители города. Ночью мама спрятала одного из наших солдат в кладовке и стену вместе с дверью побелила, чтобы никто не догадался, что там помещение. Утром ввалились два фашиста с автоматами и криками: «Партизан! Партизан. Пах, пах, стрелять…».
Солдата они не нашли, но вскоре он сам ушел, чтобы не подвергать нас смертельной опасности. За первый период оккупации, осенью—зимой сорок первого года, пережили немало испытании и радовались, когда в результате морского десанта в канун сорок второго года наши войска изгнали фашистов из города. Но уже в мае под натиском противника они вынуждены были оставить Керчь.
Второй период оккупации был более продолжительным, почти два года, и суровым. Брал за горло голод. Помню, как вместе с мамой, ее знакомыми я пошла в поле, чтобы собрать остатки каких-нибудь овощей, корнеплодов. Послышался гул мотоциклов. Взрослые успели убежать и спрятаться, а я замешкалась. Один из мотоциклов остановился, и два фашиста подошли ко мне. Не поднимая головы, держу в руках репу, а они, смеясь, пинают ногами репу и кричат: «Сталинский шоколад!» Поколотив меня, уехали.
Тамара и другие подростки вместе со взрослыми добывали пропитание, чтобы выжить, но и помогали военнопленным, подпольщикам, выполняя их просьбы. Вездесущим мальчишкам и девчонкам удавалось проникать туда, где появление взрослых вызвало бы подозрение.
«Мама была очень слаба, и я решила сама вместе с подружкой Верой ходить за углем к железнодорожному переезду, – продолжила рассказ Тамара Петровна. – Там работали наши пленные. Они нередко бросали нам с движущихся вагонов уголь. Один раз, приметивший меня военнопленный, попросил достать ему нож. Прежде я ему приносила табак. Спустя двое суток подошла к переезду, а неподалеку – фашистский патруль. Жду поезда. Медленно приблизился состав, я увидела знакомого пленного и бросила ему нож. Этот жест не остался незамеченным. Подбежал патрульный и схватил за руку: мол, что ты бросила? Я не растерялась и говорю: «Камень – за то, что не насыпал из вагона уголь». То мгновение, которое он держал меня под прицелом автомата, показалось вечностью. Ведь ничто не мешало ему выстрелить…