Выбрать главу

В полуверсте отсюда в поселке на трассе строящейся «железки» квартировали казаки. Им жилось привольнее, чем солдатам. По-настоящему приходилось «работать» при поимке беглых. Прочесывали окрестности по лесным тропам, но в тайге искать человека все равно, что иголку в стоге сена.

…В сумраке казематных коридоров со скрипом и лязгом отворялись железные двери темных затхлых камер.

На вечернюю прогулку выхо-ди-и!

Арестанты поднимались по каменным ступеням и через тамбур-сени попадали на улицу.

После душного помещения на свежем воздухе кружилась голова. Несмотря на мороз, люди каждый раз с нетерпением ожидали вечерней прогулки. Перед зимней ночью, наполненной вонью тюремного жилища и клопами. Насекомые приносили немало страданий. От постоянных укусов страшно чесалось тело. Днем клопы обитали в щелях между кирпичами. В местах, где отвалилась штукатурка. Скапливались в арестантских постелях.

– Голь на выдумки хитра, – говорили люди и замазывали щели в стенах черным хлебным мякишем, казалось бы, замуровывая кровососов в собственной клоповной обители. Но толку было мало.

– Ишь, как вызвездило, – глядя в черное, ярко мерцающее звездами, небо, проговорил кто-то. – К утру мороз жахнет.

– Лице свое скрывает день,

Поля покрыла, мрачна ночь,

Взошла на горы черна тень,

Лучи от нас склонились прочь.

Открылась бездна, звезд полна,

Звездам числа нет, бездне дна, – цитировал Ломоносова другой арестант.

– Астрономия, – произнес третий, худой и долговязый, обратив к небу острый кадык. – Астроно-мия, – повторил снова. – Красота, однако ж, братцы…

– Эй, ученый, – недовольно прохрипел чей-то голос, – скоро, ядрена муха, до блевоты налюбуешься на этакую красоту!

– Это почему же?

– А потому. Скоро нас всех на тоннель загонят. Заместо тех, кого намедни задавило… Сменщики мы…

– Чего столпились як бараны? А ну, становись по двое! – гаркнул рядышком выводной надзиратель.

Хрустя по утоптанному насту, люди неспешно выстраивались в две шеренги.

Напра-во! Ша-а-гом арш! Веселей!

Арестанты двигались потихоньку по кругу.

– Вымораживайте блох, мать вашу так!!

В Раздольненской тюрьме содержатся и уголовные, и политические. Регулярно отсюда направляют на железную дорогу.

– Уж лучше в тоннель, под камень, чем здесь клопов кормить! Живьем сожрут заразы, – рассуждал кто-то стонущим голосом, укладываясь спать.

– Ладно. Опосля будешь гутарить, где лучше, где хуже, – оборвали стон страдальца соседи. – Здесь хоть в тепле. Вон, какие стены толстые. И дров для печей не жалеют. А там? Бараки да костры. В бараках-то, поди, ветер гуляет.

– Убегу, а в тоннель не согласен. Дудки. Нету дураков, чтобы в полном здравии под сопку лезть.

– Дурья башка. Барабан… Куды бежать-то? Одни сугробы. Зверье кругом. Я так скажу, – чей-то смелый голос с соседних нар понизился до шепота, – если и бежать, то прежде надо тепла дождаться. Приказа генерала кукушкина, значит…

– И-и… Тепла, – передразнил кто-то, опять невидимый голос, с иронией. – Покуда весна да лето настанут, загнемся к чертям в каменоломнях треклятых. Вот просека – другое дело. Я ведь до того, как сюды этапом прийти, просеки рубил под Читой.

– А сюды за что угодил?

– А за ни за что, – говоривший зашелся в надсадном кашле. Долго отхаркивался то ли в тряпку, то ли на пол. Отдышался: – Бумажки запрещенные нашли у одного из сотоварищей. Шибко запрещенные.

– А ты при чем?

– Под моей постелью нашли.

– И что?

– Загремели вместе.

– И за чужие бумажки?

– Говорю же, шибко запрещенные. Да и сотоварища негоже одного в беде бросать.

Собеседники по нарам замолчали.

– А где он теперь? Друг-то?

– Разошлись потом пути-дорожки. Заболел он. Слег в лазарет. Расстались в Сретенске, – говоривший опять закашлялся.

– Да у тебя, брат, никак чахотка? Ишь, как легкие наизнанку выворачивает, – другой сочувственный голос. – Вот тебе и просека…

– Нет. При чахотке больные подкашливают, а у этого, поди, простуда, не более, – возразил кто-то знающий по части тюремных хворей.

– Кон-чай разговоры! Всем отбой! – прогремел бас коридорного надзирателя.