Выбрать главу

*

Яркие лучи январского солнца больно слепили глаза. Люди зажмуривались. Огромные снежные с темными плешинами скальных выступов сопки словно казались ближе. Воздух чистый и свежий. Небо бездонно-голубое. Ни облачка.

Далеко окрест слышны голоса. Колонна арестантов в количестве сорока человек сразу после завтрака вышла с тюремной территории, удаляясь от Раздольного в тайгу. Вскоре маленький разъезд, притулившийся у подошвы громадной сопки, скрылся за деревьями. До места строительства, где надо было ломать скалу, прорубая выемку, напрямую верст десять. Казаки, конвоирующие колонну, решили срезать путь, двигаясь едва приметным в редколесье маршрутом.

Старший конвоя хорунжий Микеладзе. Сверкая из-под лохматой папахи карими глазами, он то и дело привставал на стременах. По плоским скулам перекатывались бугорки. Хорунжий был не в духе. В служебном предписании, присланном ему два дня назад, значилось лично сопроводить партию арестантов для производства работ на тридцатой версте. А за себя оставить в Раздольном подхорунжего Сокольникова. Черт бы побрал это начальство. Почему не наоборот? Сокольникову сопровождать, а Микеладзе остаться? В конце концов, в расположении тюрьмы находится большее количество каторжан, за которых в первую очередь отвечает он, командир полусотни хорунжий Микеладзе, а не подхорунжий Сокольников!

Кавказец сумрачен и зол. Он боялся мороза. Холода сибирские ему, как он сам полагал, были противопоказаны. К иронии же, как он считал, немилостивой судьбы который год служил в Забайкалье. И не предвиделось пока каких-либо перемен в службе относительно географии ее прохождения. А к трескучим морозам, жестокому наказанию человечества, так и не мог привыкнуть.

«Вон, какая ясень! К ночи непременно прижмет. Лишь бы зимовья на трассе были в порядке. Велю натопить, чтоб черту жарко было», – тешил себя мыслью Микеладзе. От белизны свежего снега, под которым едва угадывалась узкая то ли дорога, то ли просто тропа охотничья или пробитая изыскателями, ломило глаза. Хорунжий все реже оборачивался, надеясь теперь исключительно на бдительность своих подчиненных.

С обеих сторон сопки. Густая хвойная тайга. Глухомань, да и только. Какие могут быть неожиданности от бредущих по глубокому снегу арестантов. Время от времени казаки поторапливали: – А ну, пош-ше-веливай!

Отряд убыстрял шаг, но через сотню метров движение опять замедлялось.

*

С высоты заснеженного перевала взору открывалась огромная чаша-марь, сплошь покрытая черными оспинами кочек, с которых ветер смел снег. На закраинах мари темнел ерник. Вся она пересекалась земляной насыпью, которая упиралась в мощный кряж хребта. И там, в скальных откосах его, чернела большая дыра. У зева будущего тоннеля множество черных фигурок, что муравьями копошились по обе стороны входа и на насыпи – полотне железной дороги. В стороне громоздились отвалы колотого камня, который вывозили из проходки в тачках и опрокидывали под откосы. Место здесь топкое, весной непременно произойдет большая осадка, щебень понадобится для подсыпки полотна.

Пронзительное ржанье измученных тяжкой работой и недостатком фуража лошадей. Покрытые словно густой мыльной пеной, они рвали постромки, упираясь копытами в каменный грунт, тянули в упряжи большие куски породы весом по десятку и более пудов каждый.

На прошлой неделе в сотне саженей от восточного выхода, называемого порталом, произошла осыпка грунта, и затем – выпады породы. Ее растаскивали полсуток, высвобождая задавленных проходчиков.

Внизу, у подошвы сопки, в редком соснячке, лагерь строителей. Бревенчатые срубы-зимовья для рабочих-железнодорожников. Эти жилища западники называют бараками, для их слуха пока что непривычно слово зимовье, как говорят местные. Поодаль – у скальных выступов сопки – желтое из ошкуренных бревен строение – жилище для подневольных арестантов.

…Вечереет. Дымятся многочисленные костры. Мороз крепчает. Кирка, отложенная в сторону, быстро белеет. Дым от костров стелется по земле, ест глаза. Стягивается морозный туман. Густой и вязкий. Неясные очертания человеческих фигур. Тесно обступив каждый костерик, люди тянут руки к пламени, стараясь за короткий передых вобрать в себя как можно больше тепла. От многократных усилий и напряжения во время работы одежда пропитывается потом. Пройдя сквозь сукно, он застывает на спине ледяным коробом.

Особенно холодно в ледяном гроте тоннеля. При тусклом освещении чадящих факелов, воткнутых в расщелины еще не обработанных каменных стен, мерцает мириадами ледяных иголок изморози гигантское нутро тоннельного коридора. Тысячи и тысячи пудов каменной породы отколото и сложено в тачки и волокуши, вывезено из подземелья наружу.