Я одет в белый халат и больничные тапочки, я сух и чист. Порез на ноге заклеен, и не следа крови. Голова лысая.
– Из-за каких-то чертовых имплантат в твоей башке, ты не поддаешься системе. Они не смогли тебя выгрузить. По протоколу тебя следовало утилизировать, но тебе повезло. Не могу я так. Человека – утилизировать без суда и следствия, несправедливо это. Я понимаю пластмасску эту: бездушную, что тебе руку заштопала, и тело обследовала, а человека – нет, не могу. Хоть и такого тупого преступника, как ты.
– Я не преступник.
– Да, все вы не преступники. – он закурил и протянул мне, затем закурил себе.
Он продолжил, выдыхая клубы дыма: – Придется тебя в «главный» везти. Хотел, как лучше, но ты, в принципе это заслужил.
– В главный?
– Да, «главный улей». Так его прозвали. Он в центре промышленной зоны. Огромный такой. Там только заключенные. Только они там… – он откашлялся, – не целиком. Только жизненно-важные органы и мозг.
– Так со всеми будет, не только с преступниками. Всех разберут на органы и доить будут. – говорю я.
– Тебя разве разобрали? – он выкинул окурок в окно. Машина полностью закумарена, я не сразу заметил, что потолок машины желтый от табачной копоти.
От дыма слезятся глаза, и режет горло. Но мы продолжали курить.
– Тебя туда дважды загружали, и что – жив-здоров.
Я задумался.
– Только законченных убийц будут выгружать в «главный улей». Вместо смертной казни. Не совсем казнь, не совсем пожизненное. И все довольны.
Заключенный Шредингера.
Он продолжает что-то говорить. Я дальше не слышу, не слушаю.
Что, если, он прав? Если я ошибся. И план затрагивал только тех, кто этого заслуживает. А остальным людям давали бы право выбора, с возможностью вернуться к реальной жизни.
И получается, что: революция, потеря жены, нерождённого ребенка… столько смертей. И все это зря, из-за моей глупости?!
Вот это поворот.
Я говорю: – И в правду, заслуживаю.
Он переспрашивает. Я повторяю: – Нет, мне прощения! – Фронтмен группы Metallica повторят по радио: – «…unforgiven»
Желание мстить сменяется жаждой суицида, самонаказания.
Я говорю: – Поехали в районную. Сдаваться будем.
8 Подготовка
– Скоро приедем? – перед смертью забавляюсь, достаю полковника глупыми вопросами.
– Я не понял, тебе, что не терпится? Я же говорил путь не близкий.
В машине нечем дышать из-за жары и табачного дыма.
– Так что, Майор-полковник, вы со мной?
– Куда с тобой? – чуть не подавившись сигаретой, спросил старик.
– Сами же говорили, что закончите дела, и вы сами в систему загрузитесь. Ну, мятежники разбиты, их главарь едет на казнь. Чего вам ждать? – слегка иронизирую я.
Старик надулся, нахмурил брови. Есть дело ещё одно незаконченное. Человека одного сбившегося, на путь истинный вернуть нужно. А после можно загрузиться. Хоть с тобой на соседнюю полку. Ах, да я ж забыл из-за импланта тебя не загрузить. Ну что ж, придется тебя казнить.
– Не смешно. Я бы все равно предпочел бы смерть. Лучше горькая правда, чем сладкая ложь – вру я.
Дальше едим молча. Курим.
– А что за человек? Родственник? – молчали не долго.
– Во ты приставучий, как банный лист. Никак перед смертью не наболтаешься.
– Да ладно, рассказывай. Я же все равно умру. Унесу твои секреты, так сказать, в могулу. Ну что там за человек? Он твой партнер? – ехидно улыбаясь, говорю я.
– Нет. – задумчиво отвечает полковник, – Что? Нет! Ты больной что ли?
Полковник-гомофоб. Лет 20 назад его бы закидали камнями. В наше время всем плевать на геев. Забавно насколько мода циклична.
Старик молчит. Я начинаю его "раскачивать": – Глаза у него знакомые, ну то есть брови, пышные такие, как у того козла.
– Как у Брежнева? – пытается угадать полковник.
– Не, у того полицейского, который мою жену убил.
– Ты не говорил, что он был полицейским.
– Он был в форме. И таранил мой форд на полицейской машине. Такая, как у тебя только электрокар. А ещё у него были скулы в шрамах от прыщей. А у тебя на фотке: пацан прыщавый. Очень они похожи. Может это он и есть. У тебя его фото, он полицейский и ты полицейский. – полковник меня не слушает. Он завис, уставился куда-то вдаль. Выхватываю у него руль и помогаю с управлением, иначе не вошли бы в поворот.
Старик отдергивает меня, трясет щеками, выходит из ступора и тормозит на обочине. Он достаёт портсигар, вынимает фото. – взгляни ещё раз. Ты уверен, что это он?
Внимательно разглядываю, щурю глаза и киваю: – Более чем.
Майор-полковник закуривает: – Это мой сын.
– Бровями он в мать пошел?
– Не родной. Я усыновил его после одного дела. Пацан из криминальной семьи, лишился родителей. Пока я вёл это дело, сильно к нему привязался, он был главным свидетелем. С такими генами, в детдоме из него ничего путного бы не вышло. Он и так, достаточно дерьма в жизни повидал. Издевались над ним родители, за человека не считали, даже сексуального характера издевательства присутствовали.