И отбросил пистолет.
Когда? Когда я наконец стану свободен? Когда они перестанут преследовать меня? Когда всё закончится? Они поймают меня, и всё завершится. Я решусь и выстрелю себе в голову, и тогда придёт конец. Но я не могу, чёрт возьми, не могу! Да, я слаб, да, я смешон самому себе! И сердце разрывается от моей безысходности. Здесь, в магазине, мне ничего не грозит, но там, у озера, они непременно схватят меня своими холодными руками, разорвут длинными грязными ногтями, впиваясь в моё тело чёрными зубами, выдирая из меня части плоти; и тогда всё закончится.
Жалкий трус и гнусный убийца!
Поднявшись на трясущиеся ноги, я подошёл к прилавку с алкоголем. Бутылки лежали на полу, разбитые, с засохшим питьем, на полках, разбросанные и открытые. Первым делом люди бежали за алкоголем, пытаясь истребить эту кажущуюся напасть, запить её, затуманить. Однако ни у кого это не получилось. Рука, не слушаясь относительно трезвых позывов мозга, схватила одну из уцелевших банок пива и поднесла её к сухим губам. Противное пойло комнатной температуры залилось в мой рот, давно не пробовавший ничего, меня передернуло, всё тело покрылось мурашками, холодок прошёл с головы, по спине и до ног, заставляя волосы на моём теле подняться, будто их наэлектризовали. Давно, это было давно, когда я пил пиво с друзьями. Мы любили собираться у меня и смотреть субботние и воскресные матчи, как и все нормальные люди, пили пиво, ругались и кричали. Иногда мы уезжали на финальные, главные, жестокие, игры, захватив с собой ящик, а то и два, пива. Нет ничего более захватывающего, чем звук открывания банки или бутылки. Приятное, волнующее шипение захлестывает тебя, предвещая нечто хорошее впереди. Всё это прошло и исчезло, словно сон. И подтвердить этот сон не может никто, кроме тебя. Вместо тех весёлых вечеров пришли однообразные дни с погонями, желанием жить, белыми почти не прозрачными туманами, за которыми прячутся живые трупы, влекущие за собой смерть. Всё растаяло, как фраза, сказанная шепотом в пустом концертном зале, и я исчезну также, будто совсем не рождался.
Пиво ничуть не успокоило моих мыслей, ничуть не охмелило меня. Я сел у полок, залпом допивая гадкое пойло. Плечи обессиленно опустились, горячие веки закрылись, уставшая тонкая рука уронила пустую банку, покатившуюся по сломанным плиткам. Меня склонило в сон. Я был бы рад заснуть и никогда не просыпаться, никогда снова не встречаться с этими проклятыми отродьями ада. Мне страшно спать, потому что они могут проникнуть в магазин, но тело до безумства измучилось, и я никак не могу не спать. Мне страшно проснуться снова, потому что ненадолго восполню силы, подкреплю своё желание жить, потому что снова придется бежать. Я устал. Я хочу умереть во сне.
Я уснул. Проснусь ли я снова? Что случится, когда я всё же открою глаза?
Я проснулся оттого, что показалось, будто солнце бросило свой яркий луч на меня. Но, открыв глаза, понял, что ничего этого не было: на небе по-прежнему висит серая пелена облаков.
Неужели я до сих пор жив? Как? Возможно, существует та высшая сила, говорящая, когда нам стоит бороться, а когда нам умирать. А, может, меня защитили лишь переклинившие электрические двери.
Я поднялся без особой охоты. Частые ряды с едой зарябили в глазах, я едва не упал. Ослабевшие ноги старались удержать вес тела, худые руки пытались ухватиться за что-нибудь. Заставляя себя двигаться, я прошел между стеллажей. Странное ощущение посетило меня, будто вчера я выпил целый ящик пива, закусывая отвратительной острой едой. Я, сдерживая позывы желудка, склонился к нижней полке, где размещались конфеты. Схватив одну из упаковок, я разорвал её, рассыпав половину ярких сладостей, и трясущимися руками запихнул одну. Вдруг с удивлением я услышал собственное глубокое дыхание, словно я бежал много километров не останавливаясь. Закрыл глаза, почувствовав расслабление от набежавшей сладкой слюны, облокотившись на ряд, и с твердым намерением решил, что дальше так продолжаться не может: кто-то должен сдаться: я или они. Наверное, это буду я. Я, как самое малочисленное среди сторон.
Им не чужд страх, они ничего не чувствуют, их стадное чувство объединяет и заставляет меня бояться их. Но больше этого не будет. Они хотят получить меня, что ж, тогда пусть попробуют взять. Но я так просто не дамся.
Игры закончились.
Подорвавшись, я бросился к прилавку с консервами, шаря по ним ладонями, я пыхтел и был готов съесть всё разом, лишь человеческое начало сдерживало меня. Набрал пару банок, попробовал консервный ключ, вернулся к месту своего привала. Тут я сбросил рюкзак с остатками еды, закинул в него консервные банки и натянул на костлявое плечо. Подбежал к ящику с тканями, но тут не оказалось ничего полезного, только два целых мотка хлопчатобумажной ткани в цветочек. Возможно, пригодится. Долго шаря глазами вокруг, я обнаружил около кассового аппарата рюкзак. За несколько шагов преодолев расстояние, схватил сумку и раскрыл её. Внутри лежали игрушки и детские бутылочки. Весьма полезное снаряжение для молодых мам. Неприятные чувства захватили меня с головой. Картинки с мертвыми женщинами и девушками пронеслись в памяти. С яростью, заглушающей воспоминания, я вытряхнул всё на пол и осмотрел рюкзак. Вполне приличный, только пыльный, с тремя отделениями и двумя боковыми карманами. Сняв со спины свой старый рваный рюкзак, я начал перекладывать его содержимое в «новый». Скаля зубы, я едва не смеялся. Консервы, большие и маленькие, летели в темное жерло рюкзака. Два мотка тканей положил в боковые карманы. Чувство великого триумфа воскресило меня: я был готов сделать всё, что угодно. Закончив с консервами, я заглянул в мясной прилавок, но от жуткой вони мой желудок свернуло круче, и я отошёл к кормам для животных. Прочитав состав упавшей коробки с едой для собак, я подумал, что животных кормят лучше, чем людей, и взял с собой несколько упаковок. Не было никакой стыдливости: я хватал всё, что можно было съесть, что ещё оставалось на этих развороченных полках, и не думал о последствиях.