– О, и я говорил с Мундунгусом после вашей встречи, – вдруг продолжил Северус. – Он сказал, что ты в гораздо лучшей форме, чем раньше, но он все еще считает, что сейчас для тебя рано возвращаться к Трансфигурации, потому что это перегрузит твое все еще хрупкое здоровье.
Гарри вздохнул:
– Значит, его ответ «нет».
– Да, – Северус посмотрел на него поверх книги. – И я с ним согласен. Ты немного набрал вес, но все еще остаешься недокормленным и квиддичные тренировки достаточно тяжелы.
Гарри издал недовольный стон, но не стал спорить. Это было бессмысленно: у него были более серьезные дела, о которых надо было побеспокоиться, например, Волдеморт или его собственная смерть. Зачем занимать себя Трансфигурацией?
Северус казался удивленным гарриной сговорчивостью, но не стал этого озвучивать.
Скоро оба отошли ко сну.
***
Следующее утро оба встретили измученными. У Гарри было ужасное видение ночью и в отличие от остальных, это было совершенно безумным, полным злобного хохота, пыток и крови, целого моря крови… Северус долго не мог добудиться его, так глубоко Гарри погрузился в это видение, которое длилось несколько часов.
– Я хочу, чтобы это закончилось, – сказал мальчик утром и мужчина беспокойно глянул на него.
Все остальные в школе были совершенно в противоположном настроении, весь день был наполнен шутками, забавами и надувательствами, но время шло и у Гарри крепло предчувствие чего-то нехорошего. Что-то должно было случиться.
Но до… до этого он хотел сделать одну вещь. Он хотел поговорить с Гермионой. Может быть, последний раз в жизни. Он хотел извиниться. Не потому, что искал прощения или принятия. Он не заслужил ни того, ни другого. Гарри просто не хотел умирать, не сказав ей, что сожалеет. И заботится о ней.
Но Гермиона ускользала от каждой его попытки и он внезапно понял, что почти наступило время ужина и уже надо торопиться на встречу с Флитвиком.
Значит, может быть, после.
Юноша подошел к кабинету профессора, но, к его удивлению, тот был пуст, когда он заглянул туда: дверь была полуоткрыта.
Гарри, не зная, что делать, подошел ближе к камину, где весело играло пламя. Тут открылась другая дверь, в дальнем конце кабинета и крошечный профессор заторопился через весь кабинет.
– А, мистер Снейп! – он сердечно улыбнулся. – Вы здесь!
Гарри кивнул. Это было очевидно.
Дверь кабинета закрылась, когда профессор быстро зачаровал ее.
– Итак, я пригласил вас сюда, потому что у меня есть небольшой сюрприз для преподавателей. И я хотел, чтобы вы помогли мне, – он подмигнул и широко улыбнулся.
Гарри улыбнулся в ответ:
– Чем я могу помочь, профессор?
Маленький человечек указал на кресла:
– Присаживайтесь. Чай? Кофе?
Гарри быстро подумал.
– Чай, пожалуйста.
Когда сервиз с чаем появился на столике перед камином, оба взяли ближайшую к каждому чашку и отхлебнули.
Мир вокруг Гарри подернулся туманом. И он внезапно понял, что Северус был прав.
Предателем была не Макгонагал. Им был профессор Флитвик.
***
Что было, то будет;
что было сделано, будет сделано снова;
ничего не меняется под солнцем.
Экклезиаст 1.9.
Гарри снова был там. Ему не надо было сильно напрягаться, чтобы немедленно узнать ТУ камеру.
Она была чище, чем в последний раз, когда он видел ее: коричневая дубовая дверь была крепко врезана в стены и нигде не осталось и следа обломков. Факелы уныло моргали, не в состоянии рассеять тьму, и большой кувшин с водой стоял у двери.
Волдеморт сделал все, что мог, чтобы восстановить здание и завершить то, что долго планировал: убить Гарри в своем любимом месте. В Поместье Кошмаров.
Казалось, прошло сто лет с тех пор, как Гарри был здесь в последний раз. Тогда он был просто напуганным ребенком, жаждавшим немного человеческого сострадания. Теперь он превратился в целеустремленного юношу, жаждущего смерти. Но прежде ему надо было выполнить важную работу: уничтожить человека, виновного в каждой боли в его жизни, который начинал свою жизнь так похоже на Гарри…
Юноша сел, потому что ледяные камни покусывали его кожу. Из одежды на нем были только трусы и, посмотрев на свое тело, он увидел все свои шрамы. Его скрывающие чары были сняты и, вероятно, его осторожно и внимательно обыскали. Он вздохнул. Они все равно не могли найти палочку – потому что ее не было с ним, по крайней мере, они не могли ее засечь. Они не знали, что он не был неподготовлен. Он был готов.
Он побрел в угол – в их угол, снова, – и сел, обняв колени, подтянув их к груди. Камера была холодной. Все еще.
Мальчик закрыл глаза и постарался успокоиться. Покой был неполным: такой нужный разговор с Гермионой так и не состоялся и теперь он никогда не сможет сказать ей, что… Что?
Чувствуя, что приближается конец, Гарри позволил мыслям течь свободно. Что бы он сказал девушке, если бы мог?
Сначала он бы сказал, что никогда не хотел причинить ей боль. Никоим образом. Ни эмоционально, ни физически. Но ему удалось сделать и то, и другое. Он вздрогнул от стыда. Он просто хотел, чтобы его обняли и не просто кто-то, а она, как в Имении Блэков, как Гермиона всегда обнимала его после видений и кошмаров. Он просто хотел уютно устроиться рядом, обнять ее, зарыться лицом в ее мантию, почувствовать ее, ощутить ее тепло, ее сердцебиение, ее теплое дыхание, щекочущее его волосы… Он лишь хотел дотронуться до нее, свернуться маленьким комочком у нее на груди, чтоб ее руки обняли его. Услышать ее мягкое, бессмысленное, успокаивающее бормотание, что все будет хорошо, каждый кошмар закончится, что война не будет длиться вечно, что он не одинок… И все это он хотел от Гермионы. Не от Рона, Ареса или Невилла, его лучших друзей, не от Северуса, которого он любил больше всех, – он хотел этого от Гермионы, потому что… Теперь ответ был так очевиден! Почему он не понял этого раньше?
Горечь сдавила горло.
Рон думал, что Гарри влюблен в Гермиону. Все думали, что они встречаются. А Гермиона… Она волновалась за него все лето, она не спала несколько ночей вместе с ним, иногда спала у его дверей, беспокоясь. И не только летом. До этого. Она порвала с Роном только из-за него. И если Гарри хочет быть честным с собой, то он должен признать, что с Аресом она порвала тоже из-за него.
А как он отреагировал, впервые увидев Гермиону и Ареса вместе? Что это было за холодное и далекое тоскливое чувство в груди и в сердце?
А его облегчение, когда он снова увидел ее сидящей за библиотечным столом в арабской секции? Он почти видел это сейчас: ее улыбку, когда она смотрела на него, ее приглашение присоединиться, его желание этого; и сердце Гарри заболело – но на этот раз от жгучего желания. Желания снова увидеть ее, сказать ей, признаться ей после всех совершенных глупостей, что он не просто сожалеет, но что он любит ее – любит уже давно.
Его тело дрожало, но не от холода. Он был идиотом, неправдоподобным тупицей и даже не знал, почему был так слеп! Если бы он мог рассказать ей о своих чувствах! Или послать ей сообщение, что он любит ее – хотя после этого он мог бы показаться ей еще более отвратительным, успокоил себя Гарри.
Он любил Гермиону, он был влюблен в нее уже давно и теперь унесет этот секрет в могилу. Может быть, так будет лучше для всех.
Он закрыл глаза и подумал о ней снова. О ее улыбке, ее заботе о нем, как ее лицо светлело, когда она смотрела на него… Его лучшая подруга.
Нет, сейчас Гарри не хотел думать, как он ее предал. Он хотел умереть, вспоминая ее улыбающееся лицо и голос, когда она говорила «Квайет» и улыбалась, улыбалась, улыбалась…
Он больше никогда ее не увидит.
Гарри поднял голову, услышав голоса в коридоре. Итак, они пришли за ним. Он поднялся. Он не будет сопротивляться. Он умрет с достоинством, даже если не смог так жить.
Но когда дверь открылась и он шагнул вперед, в камеру вдруг вошла высокая фигура.
Северус.
С громким стуком дверь закрылась за ним.
Они снова были в аду, вместе.
Гарри упал на пол и истерично захохотал.
***
Северус ненавидел первое апреля и был по горло сыт дурацкими шутками и забавами, которыми наслаждались студенты. Идиоты!