— Получается так, что мы с вами, гость, родственники. Вы ведь на Юзовском заводе работаете… или работали.
— И буду работать, — вставил Пархом.
— Понимаю. — На лице Кирилла Михайловича скользнула лукавая улыбка. — Так вот, я столярничаю на заводе мистера Эльворти, изготовляю разные деревянные детали для молотилки и делаю их райт-райт, как хвалит меня мистер Смит. По-нашему это значит хорошо-хорошо. Да что это я? — вдруг встревоженно вскочил со скамьи хозяин. — Я вас впервые вижу, и не знаю, и не слышал никогда вашей фамилии… Мне нужно пойти к куму. Простите, я вас провожу до калитки. Иван! Принеси мне из кладовки дрель, меня ждет дядя Макар, — решительно направился он к выходу на улицу.
— Кирилл Михайлович! Вот посмотрите. — Пархом вытащил из кармана паспорт. — Прочитайте, написано Петро Кардаш, а я не Петро. Честно вам признаюсь — я Пархом Гамай.
Кирилл Михайлович остановился.
— Иван! Отнеси дрель в кладовку. Идите поиграйте за домом. Пойдем сюда, — потянул Пархома к скамейке. — Человек, приходивший ко мне от луганских товарищей, назвал фамилию Гамай… Гамай…
— Я и есть Гамай… Значит, товарищи не успели передать, что дали мне…
— Новую фамилию, — уже приветливее посмотрел Кирилл Михайлович и улыбнулся.
Теперь выражение его лица было совсем другим. В темнокарих глазах светилась теплота и доверие. Аккуратно подстриженная борода делала Матусевича похожим на учителя гимназии или чиновника, но большие руки с узловатыми пальцами и сутулые плечи свидетельствовали о его рабочей профессии.
— Да… Это я виноват. Надо было сразу сказать, что Гамай.
— Нет, вы не виноваты. Раз вам дали такой паспорт и направили в наш Елизаветград, значит, где-то ниточка оборвалась. Вы ведь с дороги? Надо, наверное, подкрепиться. О! И моя половина идет. Знакомьтесь, Ксения Ивановна. А это товарищ из Луганска, Петр Кардаш. Я тебе говорил, что он придет к нам в гости.
— Очень рады, — подошла к ним разовощекая, улыбающаяся женщина с приветливыми серо-голубыми глазами. На голове у нее белел аккуратно повязанный платок. — Что же вы тут сидите, заходите в дом!
Позже Пархом не раз вспоминал гостеприимную семью Матусевичей. Кирилл Михайлович и Ксения Ивановна заменили ему родного отца и мать. Поставили топчан в комнатушке с небольшим окном. Больше года прожил у них Пархом. Кирилл Михайлович упросил Райт-Райта (так за глаза называли Смита) принять Пархома на работу. Он так настойчиво просил за своего «племянника-сироту», что мастер сказал: «Райт!» — и велел через пять дней привести племянника. Все эти дни дома по вечерам Кирилл Михайлович стоял с Пархо-мом у верстака, учил его тому, что должен делать подручный столяра, подсобный рабочий. «Племянник-сирота» дома сдал Кириллу Михайловичу экзамен на звание подручного.
— Вот теперь ты не прокатчик, а специалист по дереву! — поздно вечером объявил Кирилл Михайлович, еще и стопку водки поднес.
Выпили за то, что есть, за сметливого подручного, и за то, что будет, — еще неизвестно, как посмотрит завтра Смит на нового рабочего.
…Пархом стал к верстаку, а руки от волнения трясутся. Подошел Кирилл Михайлович, тихо прикоснулся к его плечу и неожиданно прошептал:
— Э! Да ты, парень, весь дрожишь. Это никуда не годится. Слушай меня. Крепче держи рубанок. Вот так! — начал показывать. — Разве уже забыл? Вчера же хорошо получалось. Выравнивай. Выравнивай, а потом замерь. Не волнуйся. Подручным у меня будешь.
В первый день Пархому поручили изготовлять деревянные стенки к молотилке. Доски сухие, шероховатые, кое-где с сучками. Кирилл Михайлович еще дома предупредил: если сучков много, доску надо отложить в сторону, она не пригодна, а если один сучок, то его следует аккуратно удалить и заделать отверстие, чтобы ничего не было заметно.
Пархом строгал до самого завтрака, так увлекся работой (хотел, чтобы мистер Смит не нашел ни одной дырочки, ни сучка ни задоринки, как говорил Кирилл Михайлович), что не заметил, как к нему подошли Смит и Кирилл Михайлович.
— Райт! Райт! Карашо! Карашо! — не вынимая трубки изо рта, пробормотал своим скрипучим голосом мистер Смит и даже похлопал Пархома по плечу.
Когда они завтракали, сидя у стены цеха, лакомясь молоком и ржаным хлебом, Кирилл Михайлович ласково посмотрел на Пархома и радостно произнес:
— Если мистер Смит сказал: «Райт! Райт» — считай себя полноправным рабочим на заводе Эльворти.