Только в конце этого грустного ужина зашла речь о войне.
— Не знаю, как вы, — окинув всех взглядом, произнес Никита Пархомович, — но я думаю, что эта война нам нужна как прошлогодний снег. Воевали с Японией, ну и что?
— Ничего, — отозвался Хрисанф, — говорил один мужик, что Россия заработала на этой войне дырку от бублика.
— Очевидно, и с немцами так воевать будем… Нам отсюда не видно, пусть у царя и министров в Петербурге голова болит. Если решили воевать, значит, на что-то надеялись. И мне в Мезени говорил один разумный человек, что мы так оконфузились в войне с Японией, что не скоро очухаемся. И очухаемся ли, неизвестно. Большое горе ждет нас. Жаль мне наших детей.
Услышав эти слова, Мария Анисимовна еще ближе придвинулась к Григорку, взяла его за руку.
— Жаль, — продолжал Никита Пархомович, — зачем их отправлять на войну? За что воевать?
— А если побьем немцев, тогда заберем их Германию, — сболтнул Епифан.
— Зачем нам нужна их Германия? — возмущенно произнес Никита Пархомович. — Ты думаешь, что говоришь?
— Думаю. Мария утром бегала в церковь. Отец Петр читал проповедь и говорил, чтобы бог даровал победу христолюбивому воинству. Будем молиться.
Тут же отозвался Григорко:
— Ходи молись, Епифан, может, бог тебе поможет. Когда я был в Юзовке, то слышал от людей, что в войне с Японией потерпел поражение не народ, а царизм, все те, кто царю пятки лизал.
— Да ты очень грамотным стал, побывав в Юзовке, — огрызнулся Епифан.
— Люди научили.
— Смотри, чтобы не было того, что с отцом.
— А ну-ка замолчи, Епифан! — разозлился Никита Пархомович. — Не твоего это ума дело, и не суй свой нос туда, куда не следует… Да держи язык за зубами. О нашем сегодняшнем разговоре никому ни гугу. Понял?
— Я что, — тряхнул нечесаными волосами Епифан. — Я никому ни единого слова. Я знаю, что это страшно.
— А коль знаешь, то молчи, — сурово произнесла Мария Анисимовна.
— Буду молчать! Ей-богу, буду молчать! — быстро поднялся со скамьи Епифан.
Он побаивался Марии Анисимовны, трепетал перед нею, потому что ему однажды досталось от нее на орехи. Когда у Марии родился первый ребенок, Мария Анисимовна пришла к ним домой и так отколотила его за побои дочери, что после этого он даже вида тещи стал бояться.
Расходились не прощаясь, ведь вскоре рано-ранехонько встретятся на площади на сборном пункте, откуда мобилизованных должны отвезти в Белогор, к воинскому начальнику.
Хотя царь и запретил торговать водкой, но сельчане нашли вход в заветную лавочку. С улицы висел на монопольке замок, и окна были закрыты ставнями, а водка незаметно исчезала с полок. Хозяин монопольки в это время не появлялся на улице, а незаметно заходил в лавку с черного хода и молча подавал то полкварты водки, то пять, а то десять бутылок, а более настойчивым огромную пузатую четверть. Покупатели тоже не выходили на улицу, а через перелаз перескакивали в соседнюю усадьбу деда Миргородского, а потом через калитку в вишневом саду сворачивали в переулок и уже оттуда шли кому куда надо. Стражника на месте не было, он скрылся в неизвестном направлении. Вечером, вернувшись со сборного пункта, куда он ходил напиться воды, он обнаружил, что его конь исчез. Это было суровым предупреждением. А через мгновение над головой просвистел обломок кирпича и врезался в стену пожарного сарая, возле которого он оставил своего коня. Перепуганный насмерть стражник пешком отправился в волость, где и рапортовал уряднику об исчезновении коня и о подозрительных людях, шатавшихся у монопольки. Это нерадостное сообщение начальство восприняло на удивление спокойно. Урядник посоветовал пока что никому не говорить о таинственном исчезновении коня, да и о монопольке помалкивать. «Напрасно я послал тебя в Запорожанку, — пробормотал урядник, — послушал господина Костромского. Нас всего трое на всю волость. Господин Зюка хотел, чтоб ты попугал строптивых запорожан. Он думает, что это пятый год. Пускай забудет о том времени и уезжает на лето в свои крымские палаты и там прохлаждается, поскольку к французским морям немец закрыл ему дорогу… Иди спать к своей Онисии, а утром приходи сюда, надо следить за порядком, ведь новобранцы и возле волости всю монопольку потихоньку обчистили».