— А ты тут при чем?
— Так я на заводе этого господина Юза работал, рельсы катал.
— А говорил, что с Полтавщины.
— Точно, с Полтавщины, да дома негде на хлеб заработать, земли мало, вот и подался на завод.
— Так бы и говорил, — дружески захохотал Еременко. — Значит, мы с тобой родичи. И ты сбежал от горя, и я. Только ты на завод, а я в армию. Если бы ты знал, как опротивело гнуть спину в экономии перед приказчиком, перед управляющим, перед хозяином, хоть в петлю лезь. Батрак — человек бесправный. Вот я и послал к чертям всех кочубеев и кочубят да и остался в армии. Сверх срока так сверх срока! Леший с ними, лишь бы только не в наймах у господ. Я еще до службы женился, а моя Парася и сына родила в экономии. А когда стал служить унтером, и Парасю забрал к себе, жили мы перед этой проклятой войной в Виннице. Я снял у одного человека небольшую комнатушку. Жили спокойно, как у христа за пазухой, и вот тебе на! Затеяли господа эту дурную войну.
— А из-за чего она началась? — спросил Пархом.
— Да леший их знает. Вчера мне рассказывал знакомый унтер, что к ним приезжал командующий восьмой армией генерал Брусилов. Вот он ходит и спрашивает солдат, зачем мы воюем. А они ему начали отвечать то, что знали. Говорят, что кто-то в Сербии какого-то эрц-герц-перца убил, будто австрийцы из-за чего-то поссорились с сербами. «А кто такие сербы?» — спрашивает генерал. Никто не знает. Вот тут-то и закавыка. А почему это немцам пришло в голову воевать из-за какой-то Сербии? Так никто и не ответил генералу. Он постоял, покачал головой и ушел. Вот и воюем. А зачем это человекоубийство — никто и не ведает.
Еременко вопросительно посмотрел на Пархома и вытащил кисет с махоркой. Пархом наклонил голову и ничего не сказал.
— Молчишь? — спросил Еременко, пристально глядя на Пархома.
— Молчу… Вы же не досказали того, о чем думали.
Еременко вскипел:
— Откуда тебе известно? Ты что, умеешь чужие мысли читать?
— Умею так, как и вы, Егор Елисеевич. Что мы, солдаты, умеем?
— Да ты муштрованный!
— Жизнь муштровала.
— Гляди, чтобы не перемуштровала, — затянулся едким махорочным дымом Еременко.
— Не понимаю вас, господин унтер-офицер! — сделав ударение на слове «господин», протяжно произнес Пархом.
— Ух ты и штучка!
— Такая же, как и вы, Егор Елисеевич.
— Ну-ну! — погрозил пальцем унтер-офицер.
— Не понимаю.
— Гляди, чтобы не пришлось плакать.
— А я вам ничего плохого не сказал.
— Как не сказал?
— А так… Я молчал, а вы говорили. Вы сказали, что началась война. А кто ее затеял? Все знают, что цари погрызлись между собой. Вот, по-вашему, цари и затеяли войну. Да и о человекоубийстве говорили. А кто послал нас на это человекоубийство? Об этом можно догадаться.
— Ну-ну, земляк! Потише! — осмотрелся вокруг унтер-офицер и сказал: — У меня дети маленькие.
— А у меня их еще нет. Но на днях будет дочь или сын.
— Вот что, рядовой Гамай. Я тебе ничего не говорил, а ты ничего не слышал.
— Что же, ударим по рукам! — будто шутя сказал Пархом.
Еременко машинально, как загипнотизированный, протянул руку. В тот же миг и Пархом подал свою. Все закончилось крепким рукопожатием.
Это произошло так неожиданно, что Пархом сразу не поверил себе, будто он был тут посторонним лицом и Еременко разговаривал с кем-то другим. Только тогда, когда он взял щепотку табака из кисета Еременко на хорошую цигарку и зажег ее, почувствовал, как много дал ему этот откровенный разговор. Теперь он был спокоен — унтер-офицер Еременко не только не будет придираться к нему и считать подозрительным, но, наоборот, станет его другом и сообщником.
Так оно и произошло — Пархом нашел надежного человека, с которым можно было по-настоящему дружить.
Они догнали свой полк возле Львова в конце августа, и их без отдыха, в тот же день распределили по обескровленным батальонам. Пархому снова повезло — он попал во взвод, куда назначили и Еременко.
— Как же это получилось, Егор Елисеевич, что мы с вами вместе будем воевать?
— И сам не знаю. Командир нашей роты услыхал, как я командовал, ему, очевидно, понравился мой голос, вот он и попросил командира полка оставить меня у него.
— Я рад этому, — сказал Пархом тихо, чтобы не услышали стоявшие вблизи солдаты.
— И я рад, — подмигнул ему Еременко. — Так вот, Пархом, скоро пойдем в бой. Хватит нам с тобой бездельничать. Готовься, а я побегу к взводному.