— Нет. Его вскоре мобилизовали в армию, пришел срок призыва. Теперь, наверное, где-то на фронте.
— Хотелось бы увидеть этого человека, — восторженно произнесла Мария Ильинична, — увидеть, а потом рассказать Владимиру Ильичу! Он любит таких рабочих, храбрых и горячих. Очень хочется познакомиться с этим Максимом Козырем. Обратите внимание, Пархом Никитович, у нас уже есть общие знакомые. Вы воевали вместе с Гречневым в Горловке, а после разгрома восстания, как мне стало известно, наши товарищи переправили его за границу. Думаю, что товарищи-большевики, живущие за границей, встречались там с Гречневым.
— Я слыхал, что луганская организация помогла ему уйти от жандармов и перебраться за границу, а больше ничего о нем не знаю.
— Может, удастся встретиться, и вы еще молоды, да и он не старик. Я почему-то верю в это, мне приходилось встречаться во Франции с людьми, которых я никогда и не думала там встретить. Теперь я вам расскажу о нашем старшем санитаре. Ему пятьдесят второй год. Конечно, никто его в армию не мобилизовывал. Он писатель. Все время хотел, чтобы его отправили на фронт корреспондентом, но ему ответили, что не всем редакциям разрешают посылать корреспондентов. И тогда он обманул министерских чиновников и попросил направить его санитаром в наш отряд. Теперь он на фронте, пересылает оттуда свои корреспонденции в редакцию московской газеты «Руские ведомости». Кстати, ему не хотели давать разрешения на пребывание в армии, потому что он был другом моего брата Александра. Когда Сашу арестовали, в его записной книжечке нашли фамилию Серафимович и его адрес, и за это он был осужден на пять лет ссылки в Архангельскую губернию.
— Мария Ильинична! Я же говорил вам, что и мой отец, и брат тоже были сосланы в Архангельскую губернию, — едва сдерживая волнение, произнес Пархом.
Хотя в купе, кроме них, никого не было, но деревянные стены вагона не могли служить надежной бронею — их разговор можно было легко подслушать. Поэтому они разговаривали вполголоса.
— Вот и тут, в санитарном отряде, — продолжала Мария Ильинична, — он не случайно в компании со мной, не только потому, что был другом Саши, — она улыбнулась, — а еще и потому, что я тоже была в ссылке в Вологодской губернии. Как говорят, мы с вами друзья по несчастью.
— Так вы тоже были в ссылке? — не успевал удивляться Пархом.
— Довелось, Пархом Никитович. По многим городам путешествовала. И на Украине бывала не раз, да еще и в киевской тюрьме полгода просидела в девятьсот четвертом году. Кажется, обо всем переговорили, Пархом Никитович. А вот и Александр Серафимович, — услышав стук в дверь, сказала она, — знаю его привычку стучать. Прошу к нам, — кивнула она Серафимовичу, когда тот вошел в купе. — Заходите, заходите, Александр Серафимович, и прикройте дверь. Наш писатель. Под произведениями подпись: Александр Серафимович. Это его псевдоним. А это — вы ведь две недели работаете вместе, но еще не знакомы, — это Пархом Гамай, большевик.
Серафимович недоверчиво посмотрел сначала на Марию Ильиничну, а потом на Пархома.
— Не удивляйтесь, Александр Серафимович. Товарищ Гамай — настоящий большевик. Я убедилась в этом. Таким образом, прошу любить и жаловать. Верю, что нам еще посчастливится увидеться с Пархомом Никитовичем.
— Согласен! Я хочу встретиться, только в лучшей обстановке, — густым басом пророкотал Александр Серафимович. — Я, Мария Ильинична, не мог и подумать, что этот наш пациент — большевик! Склоняюсь перед партией, которая так много людей привлекла на свою сторону глубокой верой в лучшее будущее. Кстати, чтобы не забыть: когда уже тронулся наш поезд, подбежала ваша любимица, та светлоглазая девчушка, ткнула мне эту бумажку и попросила передать ее вам.
— О! Ганка! Ганнуся! Моя хорошая! Не забыла. Это, Пархом Никитович, та наша маленькая санитарочка, что сливала вам воду на руки. Помните? Она простудилась, и я лечила ее, мы предупредили воспаление легких, а потом она стала помогать нам. У нее есть тетя Мария. Как ее называли соседки, Александр Серафимович?
— Прекрасным словом — вуйна! Так галичане почтительно называют пожилых женщин.
— Вуйна Мария, — продолжала Мария Ильинична, — очень горячо благодарила за лечение и приглашала в гости после войны. Я заверила ее, что, как только появится возможность, приеду. Вот она и пишет, — посмотрела в листочек, — чтобы мы непременно приехали. Написано, конечно, рукой Ганнуси, потому что вуйна Мария неграмотная.
— Симпатичная женщина, — с теплотой в голосе отозвался Александр Серафимович, — ее еще называли газдыня, что означает хорошая, трудолюбивая хозяйка.