Увидел Соню и Машу этой весной. В апреле после освобождения Одессы отпросился на три дня в отпуск на Полтавщину. Пока поездом добрался из Лозовой до Велогора, показалось, что не восемьдесят верст проехал, а тысячи. Хотелось поскорее выскочить из вагона, а там, считай, уже дома, разве тридцать пять верст — это расстояние? Лишь бы только найти кого-нибудь из запорожан, приехавших на базар в Белогор. На его счастье, повстречался с близким соседом. Ни письма, ни телеграммы Пархом не посылал. Какая там почта, в водовороте беспрерывной войны уже и забыли о ней.
Соскочил с брички, подхватил свой вещевой мешок и бегом помчался к отцовской хате — там же Соня и маленькая Машунька, которую еще не видел. Первой встретила его мать. Она как стояла у порога хаты, так и застыла на месте, увидев Пархома, когда он вбежал во двор.
— Сынок! — воскликнула Мария Анисимовна и не могла двинуться с места — неожиданное появление Пархома подкосило ноги семидесятилетней женщине. Он подбежал к ней и крепко обнял. Ничего не говорил, а только целовал и целовал ее, пока из хаты не выбежала Соня и бросилась к нему.
— Пархомко! — громко закричала она.
А он, крепко поцеловав, обнял ее, и так стояли втроем, взволнованные и радостные. Женщины плакали, а он вытирал их слезы.
С огорода подошел отец и сказал так спокойно, словно не пять лет, а пять дней не видал Пархома:
— Может, зашли бы в хату, там же дочечка заждалась тебя, еще не видела своего отца, все спрашивает о тебе. — И, поправив усы, обнял, как умел, давно ожидаемого сына.
— Пойдем, пойдем, Пархомко, — потащила мужа в хату Соня.
Несказанно обрадовалась гостю Машенька. Впервые увидев своего отца, она не отходила от него, нежно гладила пальчиками его пышные усы и все спрашивала, не уедет ли он опять. А Пархом целовал дочь, не мог наглядеться на нее — унаследовала она бабушкины брови вразлет и ее светло-голубые глаза. И этими глазами очаровала отца.
Три дня пролетели незаметно. Рад был, что удалось увидеть и навестить всех родственников. Но опечалила весть о страшной гибели брата Григорки. Так и не успел жениться этот веселый шутник, молодой Гамай. Все собирался привести к родителям на смотрины свою невесту, суженую, да так и не собрался, а потом война, революция, стал партизаном. Их отряд стоял лагерем в чаще козырщанского леса, и как ни искала их гетманская стража, они были неуловимы, потому что местные жители скрывали их, кормили, одевали и своевременно сообщали о готовившихся облавах. Гетманцы окружали лес, искали, шарили всюду и возвращались ни с чем. На облаву приводили роту из Белогора, а после облавы оставался гарнизон пристава Гориновича.
Однако главным врагом партизан был не Горинович, а Жора, мерзкий костромацкий выродок, как называли его запорожане. Его старшего брата, садиста Зюку, который с живых людей сдирал кожу, убили в Полтаве партизаны. А Жоре тогда удалось спастись, спрятавшись под одеялом в постели старой бабки, бывшей служанки матери. Двадцатипятилетний убийца, которого запорожане называли не Жорой, а Жёрой, потому что он сам так шепеляво произносил свое имя, — этот круглолицый, лупоглазый живодер наводил ужас на жителей всей орельчанской округи. Если раздавался стук конских копыт или поднималась пыль на дороге — все знали, что это мчится «дюжина бешеных», банда Жоры.
Партизаны поклялись поймать его и публично покарать за смерть своих отцов и матерей, но он всегда успевал улизнуть. Немецкий майор Вехтер часто гостил с Жорой у пристава, потому что очень любил карасей в сметане — это было его самое лакомое блюдо на негостеприимной Украине. Охотно принимал приглашения, только приезжал всегда к обеду, а к вечеру спешил в Белогор. Вехтер и Жора побаивались, как бы партизаны не угостили их металлическими карасями. А партизаны все-таки угостили их, только сожалели, что Жора и Вехтер успели спешно ретироваться из Запорожанки. Однажды от тетки Секлеты, служившей кухаркой у Гориновича, партизаны узнали, что хлебосольный пристав распорядился приготовить изысканный ужин по поводу своего дня рождения, на который должны были приехать Вехтер и Жора.
К налету готовились очень тщательно. Четыре солдата гетманской стражи, свои же запорожанские парубки из зажиточных семей, которые должны были патрулировать в ту ночь, напуганные партизанами, согласились не препятствовать нападению и даже сообщили, где будут ночевать двадцать солдат из гарнизона пристава.
Налетели неожиданно, очередями из ручных пулеметов прошили окна дома пристава и солдатской казармы, а для уверенности бросили в разбитые окна две гранаты. Гарнизон не оказал сопротивления. Потеряв двух убитых, солдаты бросились наутек; сумели спастись и Горинович со своими гостями Вехтером и Жорой — выскочили в окна и помчались что есть духу в Белогор. Остановились на околице города. Горинович упал на мостовую и в тот же момент отдал богу душу. А Вехтер и Жора долго не могли отдышаться.