— Скажите, пожалуйста, как пройти к редакции газеты «Правда»?
— А вы не москвич? — спросил юноша.
— Я приезжий. Прямо с фронта.
— И я с фронта. Давайте познакомимся.
— Давайте. Хотя во время войны случайные знакомства не всегда…
— Что «не всегда»? — подхватил его слова юноша. — А! Понимаю. Я тоже противник случайных знакомств.
— Извините, — сказал Пархом. — Все-таки скажите, где редакция «Правды»? Вы же москвич?
— Я москвич, хотя несколько недель не был в Москве. А где находится редакция «Правды», знаю и скажу, как туда пройти. Это недалеко, на Тверской улице. Знаете что, я вам дам свежий номер газеты, мне удалось купить на вокзале.
Они шли, разговаривая, куря цигарки из табака Пархома.
— О! Уже близко, — сказал юноша. — Вот этот дом номер пятьдесят два, а через один дом и «Правда». Это главная улица Москвы. Посмотрите туда. Там Красная площадь и Кремль. А вот и редакция. Может, пойти с вами?
— Нет, не нужно! Большое вам спасибо за помощь. В редакции у меня есть знакомые. Вернее, одна знакомая. Секретарь редакции.
— Мария Ильинична? Так я в прошлый приезд был у нее. Комиссар передавал со мной корреспонденцию в «Правду».
— Вот как! — удивился Пархом. — Значит, вы видели Марию Ильиничну?
— Видел. Поздоровался, отдал пакет и ушел. Поскольку я хозяин, то есть москвич, а вы гость Москвы, давайте все-таки познакомимся. Я — студент-медик, фельдшер лазарета Марк Орлов. Не судите по фамилии, в действительности я — скромный воробей. Вот мои документы. — Он протянул Пархому свое служебное удостоверение.
Показал свое удостоверение и Пархом. Вот так произошло их знакомство. Орлов довел Пархома почти до самой редакции, а по дороге рассказал о своем отце, который после женитьбы увлекся автомобилями.
— Тогда в России не было ни одного завода по производству автомобилей, покупали их за границей. Отец стал шофером, служил у богачей, которые приобретали автомобили. Он знал все существующие марки автомашин. Во всей Москве было несколько десятков автомобилей у частных лиц. А когда началась война с Германией, возникла острая необходимость в автомобилях для нужд армии. И коммерсанты братья Рябу-шинские создали в девятьсот пятнадцатом году акционерное общество АМО и на южной окраине Москвы начали строить автозавод. Начали, но так и не достроили, превратили сооруженные цехи в мастерские по сборке автомашин. Ну, разумеется, там был и мой отец. Он считался специалистом, и его не взяли на военную службу. В тех мастерских из получаемых из-за границы деталей собирали примерно сто автомобилей в год, и каждый из них проходил через руки отца. Он готов был день и ночь возиться с машинами, они ему даже снились. Отец хотел, чтобы и я стал механиком. Но мать еще во время моей учебы в гимназии заинтересовала меня медициной, и я пошел учиться на медицинский факультет Московского университета. Перешел на второй курс, но на фронте не хватало фельдшеров, и я пошел добровольцем. Да, еще отец рассказывал о приезде на их завод Владимира Ильича Ленина летом прошлого года. Вождь партии призывал рабочих преодолевать трудности и лишения, не щадить сил во имя революции. Слова Ленина окрылили отца, и дома он только об этом и говорил. Уверял, что завод скоро выпустит первый советский автомобиль. Он, как настоящий поэт, пел песни любимой машине. Ей-богу, вам надо встретиться с ним. Я дам вам наш домашний адрес. Кстати, если сегодня не устроитесь с ночлегом, приезжайте к нам, найдем для вас место. Я буду в Москве еще два дня.
Пархом быстро нашел комнаты редакции. Он даже представить себе не мог, что Мария Ильинична встретит его с такой радостью.
— Это вы, Пархом Никитович! Боже мой! — вышла из-за стола и бросилась к нему взволнованная Мария Ильинична. — Прошло только четыре года, а вас трудно узнать. Какие усы, борода! Да вы настоящий Илья Муромец!
Кажется, она похудела за эти годы, побледнела, но такая же энергичная и живая, как в бурные коршевские дни. Видимо, тяжелая должность секретаря редакции отнимает много времени, да и ответственность большая. Пархом смотрит на нее, а сам думает — и она, и не она. Там, в Коршеве, она была в белом халате медицинской сестры и в белой косынке, повязанной в виде шапочки, а тут, в Москве, в светлой блузке с высоким, подпиравшим подбородок воротником и в синем жакете была похожа на строгую учительницу. Но, как и прежде, четыре года назад, светятся нежностью ее глаза, и на устах знакомая приветливая улыбка, а в голосе теплота.