Петрушенков разъярился, его лицо побагровело, и он закричал:
— Дурак! Надо знать, когда будет покушение. Солдат должон усё знать! — Выпучил свои рачьи глаза и вдруг, осознав нелепость сказанного, испугался и завизжал: — Молчать! В карцер!
— Разрешите, — не успокаивался Аверьян.
— Не разрешаю! Молчать!
— Вы же сами сказали, чтобы мы поступали так, как Комиссаров.
— Я? — смущенно пролепетал фельдфебель. — Гм! Гм! — Слова Аверьяна еще больше напугали его. А что, если кто-нибудь донесет генералу? — Я сказал не так. Я хотел сказать, что вы каждую минуту должны быть готовы закрыть своей грудью императора всероссийского Александра Николаевича. Понятно? — Обвел глазами всех. — Понятно, как надо отвечать?
Казарма рявкнула десятками глоток: «Понятно!»
— Продолжай, Несторовский, и не вступай в пререкание с начальством. Твое счастье, что солдаты поняли!
Ободренный Аверьян, лукаво посмотрев на солдат, опять взял газету.
— «Оный Осип Комиссаров был вызван в царский Зимний дворец, император поблагодарил его за спасение».
— Теперь садись, Несторовский. Дальше я сам буду рассказывать вам. Командир нашего полка, его высокопревосходительство генерал, позвал к себе офицеров и нас, — Петрушенков подкрутил усы, — и нас, фельдфебелей. Позвал и рассказал, что было во дворце. А, значится, было так. Когда наш царь-батюшка вернулся с прогулки, то приказал: «Ну-ка, подать сюда того, кто за меня грудь под пулю подставил». Генералы и флигель-адъютанты молниеносно бросились искать полковников и приказали им найти, хоть из-под земли достать, а привести оного Костромской губернии Осипа… Как его?
— Комиссарова! — громко подсказал Аверьян.
— О! Комиссарова! Вот привели его, и царь-батюшка спрашивает: «Скажи, мой верный слуга, что ты хочешь получить, чем тебя наградить?» А он возьми да и ляпни: «Никак нет! Ничего не хочу, государь!» — упал на колени да и пополз к государевым ногам. А наш царь-батюшка пошел ему навстречу и наклонился, чтобы поднять. Но генералы, опережая друг друга, поползли на четвереньках и подняли оного Комиссарова и поставили пред государевы очи. «Ну, скажи, что ты желаешь?» А он молчит да все норовит упасть на колени, но флигель-адъютанты тут как тут, удерживают его. Тогда государь и говорит: «За то, что ты такое геройство совершил, быть тебе барином, жене твоей барыней, а деткам твоим барчуками». Поняли?
— Поняли! — опять хором рявкнули солдаты так, что стекла в окнах зазвенели.
— И далее сказал батюшка государь: «Вышел ты из деревенского сословия, значит, и землю любишь. Сколько же у тебя земли?» И Комиссаров отрапортовал: «Никак нет, ваше величество! Ни одного клочка земли не имею!» Тогда царь-батюшка положил свою священную руку на его плечо да и говорит: «Уважаемый мой спаситель, дарю тебе землю с поместьем. И получишь ты эту землю в Полтавской губернии. Какая там земля?» — посмотрел царь на министра двора, а тот тотчас же ответил: «Земля, ваше величество, жирная и богатая, лучшей нигде нет». Тогда царь и говорит: «Бери эту землю и зарабатывай себе деньги на пропитание». Но это еще не все. Рядовой Несторовский, а ну-ка возьми вот эту бумагу и растолкуй солдатам, что в ней написано. — Он вытащил из ящика еще одну газету.
— Есть растолковать! — с чрезмерной старательностью выкрикнул Аверьян.
— Читай с расстановками, чтобы каждый солдат уразумел царскую милость. Дай бог здоровья и долгой жизни нашему государю! — И неожиданно приказал: — Ну-ка, споем: «Боже, царя храни!» Всем петь!
Солдаты затянули гимн. Старались петь как можно громче, так, что Петрушенкову хотелось закрыть уши ладонями, но это грешно — ведь пели торжественную здравицу царю.
Когда пропели, Петрушенков махнул рукой, и Аверьян, откашлявшись и вытерев платком нос, продолжил чтение. Он отчетливо произносил каждое слово, написанное в газете:
— «Указ Правительствующему сенату. Четвертого сего апреля, по изволению Всеблагаго промысла, сохранена нам жизнь рукой Осипа Комиссарова, временно-обязанного крестьянина Костромской губернии, Буйского уезда, Молвитинской волости, села Молвитина, — уроженца той же местности, которая некогда дала России знаменитого в отечественных летописях Ивана Сусанина.
В память этого события и в ознаменование нашей признательности к Комиссарову Всемилостивейше жалуем ему потомственное Российской империи дворянское достоинство, повелевая именовать его Комиссаровым-Костромским. Правительствующий сенат не оставит сделать надлежащие распоряжения об изготовлении Комиссарову-Костромскому диплома на дворянское достоинство и о поднесении онаго к нашему подписанию. На подлинном собственною его императорского величества рукою подписано: Александр. В Санкт-Петербурге девятого апреля тысяча восемьсот шестьдесят шестого года».