Сегодня наблюдать за противником направили нашу пятерку: Давыдина, Файзуллина, Кезина, Хворостухина и меня. Хворостухин идет вместо Ягодкина.
Не нравится мне этот Хворостухин. Высокомерен он. Чувствуется, что в его словах много фальши, неискренности. Сегодня, например, перед выходом на задание он, выждав, пока соберется побольше солдат, сказал:
— В наблюдении не уроним чести бойца-разведчика. Смерть мы презираем.
Кто-то из бойцов хихикнул:
— Ну и балабон же ты, Хворостухин.
Старший группы Давыдин брал его с опаской.
— Язык у него что помело. Какой будет на задании — не знаю.
...Линия немецкой обороны проходит за скошенным ржаным полем, на скате высотки. Разведгруппе приказано наблюдать с переднего края стрелкового полка. На поле раскиданы неубранные суслоны ржи.
Очень важно в нашей работе найти удобный наблюдательный пункт. Давыдин, захватив с собой Кезина и Хворостухина, уползает вправо, к дальнему кустарнику. Мне с Файзуллиным приказал оборудовать НП здесь, на высотке, среди поля. Мы осторожно роем окопчик, обкладываем его снопами ржи. С высотки хорошо просматривается немецкая оборона. Вражеские траншеи отрыты тоже на поле, и брустверы тщательно замаскированы снопами. Издали казалось, что окопы и траншеи безлюдны.
Я поднимаю перископ и приступаю к наблюдению. Но не тут-то было: немцы тоже выставили наблюдателей. Нас обнаружил фашистский автоматчик.
— И работу нам сорвет, и перископ доконает, вражина, — с досадой говорю я Файзуллину.
Тот молчит и вдруг хлопает себя по лбу:
— Автоматчика стрелять надо! Из ППШ.
План уничтожения вражеского автоматчика у Фазуллина весьма прост: засечь по вспышкам выстрелов, где притаился фашист, незаметно подползти и взять на мушку. Чтобы установить, откуда стреляет немец, применяю хитрость: к черенку лопаты привязываю карманное зеркальце и поднимаю его вверх. Над головой снова начинают дзенькать пули. Одна из них попадает в зеркальце. Оно разлетается на мелкие осколки. Вдали, за крайним суслоном ржи, взметнулось едва заметное облачко дыма. Так вот он где, гитлеровец! Однако бьет метко. Ну что ж, потягаемся — кто кого.
Смерть на фронте ходит в образе вражеского солдата. Надо научиться воевать лучше его, быть умнее, опытнее, хитрее, и тогда враги будут бояться смерти, а не мы.
Выбравшись из окопчика, Файзуллин пополз влево. Томительно текут секунды. Все дальше и дальше уползает от меня Абдулл. Вот он пересек высотку и скрылся за суслонами. Я стараюсь отвлечь внимание немецкого автоматчика. Выставляю над головой лопату, а затем несколько раз не торопясь попеременно то опускаю, то поднимаю ее. Отполированная поверхность вспыхивает на солнце режущим глаза блеском. «Вж-вж!» — проносится над ухом.
И вдруг короткая автоматная очередь. Сомнений нет: это Файзуллин расправился с гитлеровцем. Он подползает к окопчику усталый, запыленный, лоб покрыт бисеринками пота, а глаза сияют.
— Автоматчик капут! Самую голову попал.
Так и хочется обнять и расцеловать парня. Молодчина!
Прильнув к окуляру, замечаю свежую насыпь окопных брустверов. Она проходит чуть левее ржаных суслонов. Окопы были отрыты, видимо, этой ночью. Глаз отчетливо различает влажные, лоснящиеся на солнце комья земли.
Я рассказал о своих предположениях Файзуллину и передал ему перископ. Он внимательно вгляделся и решительным тоном сказал:
— Немец боевое охранение делал. Хитрый, супостат. Ночью окоп рыл.
В полдень к нам приползли Давыдин с Кезиным и Хворостухиным. Вид у ребят хмурый, утомленный.
— Шабаш, паря! — усмехнулся Давыдин. — Поползаешь по этой кострике, самого волка слопаешь.
Он жадно втянул в себя махорочный дым оставленной Файзуллиным самокрутки и сказал:
— Айда, братва, на батальонный КП. Там и перекусим.
Командный пункт стрелкового батальона разместился на месте сожженной деревушки Ожигово. На косогоре торчат печные трубы, бурно разросся чертополох. Солдаты построили здесь добротные землянки.
Находим какой-то погреб, чудом уцелевший при бомбежке, оборудуем импровизированный стол: на порожнюю кадку кладем дубовую дверь. Предприимчивый Леша Давыдин отыскал гильзу противотанкового ружья, приладил фитиль, заправил гильзу ружейным маслом — и лампа готова. Кезин чиркнул спичкой, поднес ее к фитилю. Вначале несмело, потом все более оживляясь, затрепетал язычок пламени.
Файзуллин куда-то исчезает. Вскоре он возвращается с котелком, доверху наполненным жирным свежим мясом. Мы недоуменно переглядываемся.