Вперед на запад!
Едва заняв оборонительный рубеж, фашист уже спешит «смазать пятки». И некогда ему рыть траншеи, ставить проволочные заграждения. Всюду грозит дуло русского автомата.
Тяжелыми, беспокойными выдались эти февральские дни для разведчиков. 48-я гвардейская завязала бои на дальних подступах к Харькову. День и ночь не утихала артиллерийская канонада. Немцы отчаянно сопротивлялись. Но часы их были уже сочтены.
16 февраля наши войска освободили Харьков. В девять утра мы вошли в город по Старо-Салтовскому шоссе. Тысячи жителей, стоя на тротуарах, радостно махали руками, встречая своих освободителей. У многих на глазах слезы. Выдался серенький, промозглый день. Но всем казалось, что на дворе солнце, весна.
В городе следы только что отгремевшего боя. На мостовых разбитые снарядами вражеские грузовики, самоходные пушки, трупы гитлеровцев. Неподалеку стоит покалеченная снарядом аптека, и тут же над входом торчит свернутая набок и никому теперь не нужная вывеска на немецком языке: «Apoteke». Кто-то из бойцов успел прошить ее очередью из автомата. На заборах видны обрывки немецких воззваний, старых афиш. Какой-то морщинистый седой человек в старом демисезонном пальто прикрепил над входом, видимо, в свою квартиру древко с красным флагом и, обнажив седую голову, долго и любовно смотрит, как полощется на ветру алый стяг.
После шестичасового отдыха в Харькове — снова в поход. На дворе настоящая весенняя распутица. Снег на мостовых превратился в жидкую кашицу. На ногах не валенки, а пудовые гири. И откуда такая оттепель в феврале?!
Наш ротный командир тяжело болен: у него язва желудка. Сегодня с утра связной подносит ему грелки с горячей водой. Ротный нервничает, проклинает свою язву. Вскоре боли утихли, лейтенант повеселел, даже запел свою любимую песню:
Вместе с командиром роты неотлучно находится наш взводный младший лейтенант Волобуев. Сегодня, будучи дневальным по роте, я слышал, как лейтенант, обратившись к нему, спросил:
— А меня, наверное, в роте не любят? Называют жестоким, самовластным? — И, не дождавшись ответа, заговорил, казалось, сам с собой: — А как же иначе? Война! Ни малейшей расхлябанности. Сжать себя в кулак! Вот что требует от нас фронт...
Лейтенанта неожиданно вызвали в штаб, к начальнику разведотдела. Оттуда он вернулся в приподнятом настроении.
— Предстоит вылазка в Бабаи[4], — сказал он. — Дельце пустяковое. На задание пойду сам. Захвачу с собой связного и трех бойцов.
Волобуев с тревогой взглянул на ротного:
— Вы нездоровы, Василий Моисеевич. Может, я пойду с группой?
Берладир сердито насупился. Верхняя губа его стала нервно подергиваться.
— К черту все болезни! Не время сейчас по койкам валяться. Какой я командир, если обстановки не знаю...
Спорить с ним было бесполезно.
Через несколько минут он натянул поверх полушубка белый маскхалат, захватил автомат, пару гранат, бинокль.
— Ну, бывай! Жди к ночи, — прибавил он с порога.
С ним пошли связной командира Алексей Павлов, солдаты Витя Певцов, Осипов и Балыбин. Погода выдалась тусклая, облачная. Под вечер разведчики по мелколесью стали незаметно подползать к Бабаям. Надо было узнать, есть ли там немцы. Рядом с деревней тянулся пологий заснеженный холм, поросший редкими молодыми дубками и березками. Шурша голыми ветками, жалобно насвистывал февральский ветер. Холм казался пустынным.
— Удрал немец. В Бабаях ни души.
Лейтенант присел на снег, сложив под себя по-турецки ноги, стал вглядываться в ту сторону холма, за которым находилась деревушка. Бойцы сделали то же.
Так прошло с полчаса.
Внезапно впереди, метрах в ста пятидесяти, между деревьями замелькали темные фигурки немецких солдат. Лейтенант прилег за пень, осмотрелся. Рассыпавшись цепью, гитлеровцы, численностью до взвода, передвигались по заснеженному холму. На белом фоне они с каждой секундой выделялись все яснее и отчетливее.
Лицо командира стало озабоченным. Он знал, что в пятистах метрах позади, у дороги, проходит наш передний край. Надо было предотвратить внезапное появление гитлеровцев. И лейтенант решил принять бой. Он оглядел бойцов, улыбнулся, вполголоса сказал:
— Сейчас мы их встретим по-гвардейски. Без команды не стрелять!
Когда до врага оставалось не более семидесяти метров, лейтенант скомандовал: