Я достал карту, сориентировался. Метрах в восьмистах правее нас, в лощине, рощица. Ее нужно разведать. Посылаю Дмитриева и Лухачева. Через час они вернулись. Дмитриев коротко сказал:
— В роще танки и самоходки. Немцев там полно. А тут еще чертовщина! — Он крепко выругался. — На провод наткнулись... метрах в десяти отсюда. Туда шли — не заметили, а вернулись — Борис ногой зацепил.
— Влопались! — угрюмо пробормотал Лухачев.
Сквозь шорох дождя с реки доносился приглушенный грохот разрывов. А что, если связисты-немцы вздумают проверить провод и на наш скирд набредут? Тогда все пропало. Что же предпринять?
— А по-моему, лучше этого места не сыскать! — отозвался Лыков. — Куда сейчас по дождю брести? Да и гитлеровцы без нужды в ночь не сунутся.
Решили здесь дождаться утра. А сейчас надо было немедленно радировать штабу о скоплении в роще немецких танков и самоходок.
По карте определяем координаты. Семен, надев наушники, отстукал радиограмму. Распределили дежурства. Все, кроме Дмитриева и Лухачева, зарывшись в солому, улеглись. Вот, свернувшись калачиком, посапывает во сне Зиганшин. Лыков громко захрапел. Лухачев то и дело сует ему кулак в бок:
— Вот затянул — не остановишь. Словно у тещи на перине.
Лыков переворачивается на другой бок и через минуту снова храпит. Привыкли ребята. В тылу врага, рядом со смертью, под нудным дождем — спят.
В ночном небе нарастает рокот моторов. Наши штурмовики. Так и есть: над рощей вспыхнули осветительные ракеты, и сразу словно тяжелые обвалы потрясли окрестность.
Славно сработали наши летчики!
Утром меня разбудил Лыков. Он указал на гребень недальнего лысого холма. Там проходило шоссе. На фоне сиреневой кромки горизонта отчетливо вырисовывались силуэты крытых грузовиков, идущих в сторону Днепра. Я насчитал шестнадцать машин. Что же делать? Передавать ли координаты движущихся машин? Ведь пока прилетят «илы», их уже и след простынет.
— А вы не раздумывайте, товарищ старший сержант, — сказал Лыков. — Машины спешат вон к тому хутору, — он ткнул пальцем в карту. — Там и грохнут их.
А ведь правильно посоветовал Андрей. Я быстро написал донесение и передал Беспалову. Тот нагнулся к приемнику.
Прекратившийся было к утру дождь в полдень опять забарабанил глухо и назойливо. Видимость стала никудышной. Окрестности затянуло туманом. Мы укрылись плащ-палаткой и прижались друг к другу. Так теплее.
Вечером прояснилось. Кое-где в просветах облаков зачернели кусочки неба с редкими звездочками. Вся юго-восточная сторона по-прежнему в розовых вспышках разрывов.
...Самое неприятное началось перед рассветом, во время дежурства Дмитриева и Лухачева. Георгий тихонько тронул меня за плечо:
— Вы спите, Пустынцев? Только что слышал голоса немцев. Наверное, связисты прошли.
Просыпаюсь мигом:
— Может, показалось?
— Нет. Вот и Борис подтвердит. Боюсь, как бы на обратном пути на скирд не набрели.
Лежим затаив дыхание. Проходит около получаса. Издали доносится неясный говор. Он все слышнее и слышнее. Немцы! Тихонько бужу остальных ребят. Те без слов понимают, в чем дело. Приготовились: Пусть только вздумают фашисты полезть на скирд! Вот они поравнялись с нами. Как громко чавкают сапоги в сырой почве! Хриплый голос негромко произносит:
— Дер криг ист ферлерен... Руссише армее комт бис цум Берлин.
Потом шаги и голоса затихли.
— О чем немцы балакали? Ты разобрал? — спросил Дмитриев.
— Жаловались, что война проиграна и что русские до Берлина дойдут, — ответил я.
— Немцы теперь на все жалуются, — заметил Лухачев. — А вот нам надо сматываться отсюда.
Да, предложение разумное.
Спускаемся вниз и долго петляем по мокрому жнивью. К рассвету добрались до пологой лощины, остановились в кустах орешника. Беспалов устало сел на ящик.
— Шабаш! От этой проклятой упаковки мозоли на горбу набил.
Утро выдалось серенькое, неласковое. Небо сплошь в лохматых тучах. Погода нелетная. Я вытащил карту. Что же это за кусты, за лощина? Как сориентироваться? Огляделся. Слева от нас, на холме, маячило какое-то село. До него около полутора километров. Рядом с ним рощица. Так вот оно что. Мы северо-западнее деревни Пушкаревки.
Заросли орешника тянулись вдоль балки. Их надо разведать. Посылаю Лыкова и Зиганшина.
Проходит полчаса, час... От посыльных ни слуху ни духу. А что, если нарвались? Попали в какую-нибудь заварушку? Горячий этот Ахмет!
Внезапно в кустах что-то завозилось, треснула ветка. Мы насторожились.