— Берите группу и двигайтесь в район переправы! — приказал мне командир роты.
Захватив побольше гранат, мы побежали в указанное место. Вот и окраина села. Здесь идти уже небезопасно: над головой посвистывают пули. От дома к дому делаем короткие перебежки. Вскоре все становится ясно: в подвалах домов, примыкающих непосредственно к деревянному мосту через Ингулец, засели гитлеровцы. Из подвальных окон с визгом режут воздух пулеметные очереди.
К нам на помощь спешат бойцы из учебного батальона.
— В лоб не возьмешь. Только своих погубишь, — замечает один из офицеров учбата. Вдруг он выпрямился и громко крикнул: — Обтекай дома, ребята!
Рассыпавшись между домами, мы ползком подобрались к подвалам, где засели немцы. Над ухом дзенькают пули. Рядом со мной Зиганшин. Лицо Ахмета раскраснелось, глаза полны отчаянной решимости.
До ближайшего подвала теперь не более пяти-шести метров. В два прыжка Ахмет оказался у стены, вровень с окном, и, размахнувшись, кинул туда противотанковую гранату. Проходит несколько секунд — и тяжелый взрыв потрясает здание. Из подвальных окон ползет черный, удушливый дым.
Выбрав момент, я тоже подбегаю к одному из окон и тоже бросаю связку гранат. Снова тяжелый удар.
Разведчики окружили подвалы. Взрывы гранат следуют один за другим. Разносится трескотня выстрелов. Все вокруг окуталось белесым дымом.
Уцелевшие гитлеровцы с поднятыми вверх руками выходят из подвалов.
В этом коротком бою в Привольном горсточка разведчиков вместе с бойцами учебного батальона захватила двадцать пленных. Немало гитлеровцев нашли здесь себе могилу.
...Кто-то из наших бойцов, находясь в разведке, привел в роту пленного.
Это был невзрачный, коротконогий солдат, один из тех незадачливых вояк «фольксштурма», которые теперь часто встречались на нашем участке фронта. Перед отправкой в тыл он долго жил в нашей роте: время было горячее, дивизия шла почти без передышки, преследуя врага, отступавшего за Южный Буг.
Мы наступали, и он с нами. И дело нашлось подходящее: помогать ездовому за лошадьми ухаживать. Остановимся на привале, а немец, переваливаясь как утка, уже колтыхает с ведрами за водой или овес коням подсыпает. Поглаживает сытые лошадиные бедра и языком прищелкивает:
— Гут пферд[10], гут...
А потом возьмет скребницу и щетку и давай наяривать по лошадиным бокам.
Аппетит после работы у пленного всегда разыгрывался отменный: даст ему повар котелок жирного, наваристого борща — вмиг уплетет.
Как-то на привале, собрав все познания в немецком языке, я разговорился с Паулем. Тыча себя кулаком в грудь, смешно надув щеки, пленный объяснил, что по профессии он рабочий-батрак, трудился у какого-то гроссбауера на ферме, что у него семья, четверо «киндер» и что его взяли на фронт только в прошлом году, до этого он числился нестроевым.
Я поинтересовался армейской специальностью немца. Пленный опять ткнул себя в грудь и показал на мирно жующих лошадей:
— Зольдат — пферд...
— Ясно, ясно, — рассмеялся подошедший Давыдин, — в обозе числился. За лошадьми ухаживал. Дело ему привычное.
Пауль с улыбкой закивал головой.
Насчет войны у пленного уже твердо установившееся мнение. Он считает, что для его соотечественников она окончательно проиграна и закончится в самое ближайшее время. Своей судьбой он доволен: в плену под пули его не посылают и даже в «кальтен Сибирен» не направляют. Идет он вместе с воинской частью на запад, ближе к своей Германии.
Однажды во время ночного марша случилось происшествие, чуть не стоившее пленному жизни. Ночью он потерял какую-то деталь обозной повозки, отстал и уныло тащился среди бойцов незнакомого ему подразделения.
В это время колонну догнал верховой офицер. Увидев шагавшего по обочине дороги Пауля, всадник остановил его:
— Товарищ боец, вы из какой роты?
Пауль забормотал что-то неразборчивое.
Офицер чиркнул фонариком и в испуге попятился:
— Немцы!
Поднялась тревога. И только спустя некоторое время установили, что это «немец разведчиков». Мы тогда строго-настрого запретили Паулю отставать от обоза.