— Какой из него «язык»? Одна видимость. Можно смело сдавать в сумасшедший дом, — сказал кто-то из бойцов.
— Да, от такого огонька сразу мозги набекрень, — рассмеялся Давыдин.
Артиллеристы уже перенесли огонь дальше, в глубину, на вторую линию вражеской обороны.
— Под такую музыку и воевать легко, — шутили солдаты. — Нет, господа фашисты, это вам не сорок первый год!
Я смотрю на радостные, возбужденные лица своих друзей и невольно вспоминаю грозное лето 1942 года, тяжкие, невыразимо тяжкие бои на болховском направлении.
Поистине сказочной богатырской мощью наполнилась наша армия за три военных года!
Оборона врага прорвана. Пехотинцы преследуют отступающего противника. К вечеру наша группа добралась до какого-то безыменного хуторка. Он лежал в небольшом распадке. С двух сторон к нему вплотную подступал густой березняк, а с третьей, где змеилась проселочная дорога, круто взбегала безлесная возвышенность.
Войти в хутор мы не решались. Лейтенант приказал Зиганшину разведать, есть ли там немцы.
Ахмет взобрался на дерево. Не прошло и пяти минут как он, торопливо спустившись вниз, рассказал:
— Фашиста видел. Машины крытые... Пять штук насчитал.
Было ясно, что только в сумерках немцы покинут хутор: ехать днем, при солнце, они не отважатся, опасаясь налета «илов».
Скрытно, березняком мы подобрались к самому хутору, к огородам. Лейтенант подозвал Давыдина:
— Постарайтесь проникнуть в хутор. Узнайте, в каких избах расквартированы гитлеровцы.
Посланный вскоре вернулся.
— Немцы, видать, к ужину готовятся, — сказал он. — Солдат во дворе дрова заготовляет. В хате печь затопили. — И, помолчав, добавил:
— Трудновато, паря, пробраться к ним. У ворот часовой прохаживается. Видно, важная птица в доме.
— А что, братцы, если я вам сейчас огурчиков принесу, — Лыков, подмигнув, показал на огород. — Самых свеженьких! Одним мигом!
Лейтенант не стал возражать:
— Валяйте! Только поосторожнее.
Лыков пополз, держа наготове автомат.
Прошло четверть часа. Наш огородник все не возвращался. Вдруг Давыдин указал на калитку и выругался:
— Леший немца несет!
И действительно, открыв калитку, в огород вошел немец с ведром и направился прямо к огурцам. Мы забеспокоились.
— Андрей не сдрейфит, парень он смекалистый, — сказал Давыдин.
И действительно, через несколько минут уже два человека двигались к нам из огуречника: впереди немец с ведром, наполненным огурцами, а за ним Андрей Лыков.
— Дельного ты, Андрюха, помощника себе достал! — смеялись бойцы, уплетая свежие огурчики.
...Этой ночью не удастся передохнуть. Получен приказ: двигаться дальше. Идем проселочной дорогой.
Над головой деревья сплели густой шатер. Сквозь редкие просветы между листьями проглядывают лиловые куски неба с вкраплинами звезд. В лесу душно, безветренно.
Между бойцами завязывается негромкий разговор.
— Немцы сейчас, паря, до самого Бобруйска тягу дали, — деловито замечает Давыдин.
Лыков машет на него рукой:
— Что Бобруйск! Немец на машину сел — и ищи ветра в поле. По сорок километров в час шпарит. Поди догони его на своих ходилках.
Солдаты умолкают. И снова однообразный топот шагов, скрип обозных повозок, лошадиное ржание.
— А вот и союзнички зашевелились. — В голосе Давыдина слышны насмешливые нотки.
Давно я замечаю, что любит Леша беседовать с бойцами на политические темы. Это его партпоручение. Он беседчик в роте.
— Дулись, пыжились целых три года, — продолжал он, — и наконец второй фронт открыли. Высадились в Нормандии...
— Вот удивили кого! Второй фронт! Да он нам и даром не нужен, — выругался Лухачев. — Без него обойдемся.
— А знаешь, почему им так приспичило? Союзничкам-то! — отозвался Давыдин. — Боятся, как бы Советская Армия до самого моря не дошла, во всей Европе башку фашистам не свернула. Вот и спешат поскорей с запада. А потом скажут: «Мы тоже пахали».
И снова тишина. Нигде не слышно ни выстрелов, ни орудийного гула. А где же все-таки немец?
Жаркий июльский полдень. Проселочная дорога во всю ширину запружена военными. Обливаясь потом, с раскрасневшимися загорелыми лицами, нестройно, вразнобой шагают пехотинцы. Колышутся за плечами стволы винтовок. Мелькают немудрые принадлежности солдатского снаряжения: скатки шинелей, вещмешки, тяжелые подсумки с патронами.
Уже вторые сутки по проселочным трактам идут на запад полки нашей гвардейской. Впереди безмолвие: ни пулеметных очередей, ни грома пушек. Не видно ракетных вспышек.