Я стоял босиком на снегу, что покрывал площадку незастекленного балкона. Ладонь плавно вошла в правый карман.
— Имя свое назови, демон, — произнес я.
На такой вопрос одержимые всегда отвечали по существу. Некие одержимские понятия не позволяли лгать им, потому подобная методика была самой эффективной в плане определения инородных сущностей, подселенных в человека.
Чего я не ожидал, так это того, что батя прыснет хохотом.
— Ты бы поменьше телека смотрел, — сквозь смех сказал отец, после чего посерьезнел. — Славик, как ваще себя чувствуешь? Стоишь босиком на снегу и даже не дрожишь. Мама говорила, что ты захворал. Может это, в больничку?
Надо же было такую ошибку допустить. Сказывалась мнительность предыдущего хозяина тела, что наслаивалась на мое сознание. И почему я не удосужился обратить внимание на первичные признаки одержимости, а уже потом предпринимать действия? Мешки под глазами у отца отсутствовали. Улыбка не была маниакальной или неадекватной, скорее какой-то стебущей и отмороженной, но это другое. Рожи не корчил. Синяки на ногах и руках я, увы, разглядеть не мог, в силу присутствия одежды. Тоже один из признаков одержимости.
— Хе-хе, — я постарался засмеяться убедительнее, — да это прикол такой, нынче популярный, не в курсе разве? Совсем ты, мамонт, от жизни отстал.
Выдалась пауза, и батя снова зобнулся, выпуская плотные клубы дыма в воздух. На меня накатила волна воспоминаний о том, как он в детстве души не чаял во мне. Я вспомнил, как отец воровал импортные шоколадки в магазинах, а потом радостно дарил мне, с улыбкой на лице, как будто это был самый ценный подарок на свете.
Мы вместе ходили на рыбалку, проводя часы на берегу реки, где он учил меня забрасывать удочку. В те моменты его глаза светились счастьем. Володя катал меня на санках, и смех раздавался в морозном воздухе. Мы были неразлучны, как герои сказки, пока однажды его не посадили. Этот момент стал для меня поворотным, положив конец безмятежному счастью, которое казалось вечным.
— Прикол говоришь? Заточку ты в кармане тоже для прикола заныкал? — сказал отец и щелбаном отправил окурок в полет. — Ну, и как твое имя, демон?
Я достал бритву и протянул бате.
— Можешь постричь меня налысо? — спросил я единственное, что пришло в голову.
Отец всегда ненавидел мои неформальные увлечения, и в этот момент его глаза расширились от удивления и недоумения. После короткой паузы Володя попятился назад, делая маленькие шаги, как будто пытался отстраниться от того, что услышал. Его голова качалась из стороны в сторону, а лицо выражало сомнение, словно он не верил своим ушам и пытался убедиться, что случившееся — не шутка.
— Славик, ты что, вдруг человеком стать решил?
— Так порода-то гончая, мне бы еще прикид нормальный урвать. Шмотки чертофа́нские давай сожжем после ужина, а? Вместе.
Я грамотно выбирал слова, ведь в прошлом неоднократно доводилось общаться с ребятами, которые любят излагать мысли «по фене». Тот факт, что большую часть жизни отец меня не знал по причине лишения свободы, тоже расширял возможности для словесной манипуляции. С матерью же придется фильтровать свою речь.
Мракобесная одежда внушала мне отвращение: ее темные цвета, металлические элементы и странные надписи с кривыми рожами казались нелепыми. Я жаждал избавиться от нее не только ради собственного комфорта, но и чтобы порадовать отца. Он всегда предпочитал более сдержанные вещи, и этот шаг, безусловно, стал бы небольшим вкладом в улучшение наших отношений.
— Да я с удовольствием! Ты ж в меня уродился: рост один в один, да и габарит тот же! Подгоню тебе свой козырной свитер. А вот с курткой повременим, как будет возможность, урву. А пока ходи в своей косухе.
Я довольно кивнул и хлопнул по плечу отца, а тот нетерпеливо протараторил:
— Щас тебя шерсти лишу. Ну, пошли!
Как оказалось, стричься перед разбитым зеркалом — не комильфо, ведь в таком случае фарт отвернется стопудово. Я не стал дожидаться, когда это произойдет, и отправился в ванную. Доставая другое зеркало, ощутил его прохладную поверхность в руках, а затем повесил его на место старого.
Убедившись, что новое зеркало отражает меня в полном объеме, сел на табуретку, стараясь унять волнение. Свет в прихожей мягко подчеркивал черты моего лица, и я, наконец, почувствовал, что готов к переменам, которые ждут впереди.
Отец довольно шустро обкорнал меня, ловко работая ножницами, как старый мастер, обрезающий ненужное. Стрижка завершилась в самый нужный момент — именно тогда, когда из кухни донесся голос матери, призывающий к ужину.
Клавдия при виде новой прически сына выронила тарелку из рук, послышался характерный звук.
— Володя, ну зачем ты так его?
— Я сам так захотел, мама! Все нормально.
Она лишь грустно покачала головой, а потом сходила за окровавленным веником и начала подметать пол.
Тем временем отец снял крышку с деревянного ящика на подоконнике и принялся копаться в сухарях. Он перебирал недоеденные горбушки и заплесневелые четвертинки буханок. С кропотливой внимательностью выбрал то, что выглядело посвежее, ломая на куски и укладывая их на широкую тарелку. В воздухе витал запах сухарей, смешанный с легким налетом времени, напоминая о давно канувших в небытие днях, когда мы собирались за столом в более достойной обстановке.
Суп оказался на удивление вкусным, чувствовалась любовь и благодарность, с которой его готовили.
Из очередных фактов, что всплыли в памяти, мне удалось выцедить следующую информацию. Отец числился безработным, но при этом суетился на улицах, добывая для семьи необходимое. Например, несколько мешков картошки, которые кормили нас в эту трудную зиму и весну.
Мать работала на хлебозаводе, благодаря чему в нашем доме изредка появлялся свежий хлеб. Сухари же почти всегда имелись в достатке. Однако забрать больше не удавалось — среди сотрудников было немало желающих накормить свои семьи, а крупные кражи привели бы к ненужным вопросам и подозрениям. Строгость завода не оставляла места для расточительности.
Вспомнилось, как к нам в гости частенько заглядывали соседи, испытывающие нехватку продовольствия. Зарплаты не выплачивались месяцами. Голодные желудки урчали, напоминая о суровых временах. Огневы всегда делились хлебом, создавая атмосферу взаимопомощи и единства. Заботы о пропитании сближали людей, заставляя забыть о разногласиях.
Глава 2
После сытного ужина я с батей отправился сжигать мою старую одежду. Судя по свежим отрывкам воспоминаний, на дворе март месяц, причем весьма злой. В кромешной темени снежинки бурана неприятно врезались в лицо, отчего тело покрывалось мурашками. Бугры снега никуда не делись, а температура ощущалась как минус двадцать. Покинув двор, мы двинулись к ряду гаражей, что воздвигался напротив нашей девятиэтажки.
На моих ступнях красовались валенки, ведь модные панковские ботинки я решил отправить к сатане. Рокерская косуха с высоким воротником хорошо защищала от пронизывающего ветра. Поверх дырявых штанов я надел спортивки, а на голову — шапку-плевок. Добавить еще модельную походку — и можно прямиком на подиум, да под музыку.
Отец отворил железные врата гаража. В глаза сразу бросился отполированный до блеска и слегка покрытый инеем мотоцикл «Иж Планета 5» без коляски. Железный конь ждал своего часа. Как только снег растает, начнется сезон лихих мотоциклистов.
Вспомнилось, что батя испытывал страсть к подобного рода технике и буквально сдувал пылинки с транспортного средства. Мне он даже садиться на мотоцикл не разрешал. Случайно прикоснуться к его лучшему другу значило только одно: боксерские перчатки. Наверняка глава семейства не на свои кровные купил «планету». О подробностях история умалчивает, но зная отца, я примерно понимал, что к чему.
Вся центральная стена, что располагалась на противоположной стороне от входных ворот, представляла собой большой стеллаж с открытыми полками. Инструменты, старые мотоциклетные покрышки, гвозди, болты и гайки в кофейных банках. Обратил внимание на длинный молоток осмотрщика рядом с наковальней на полу. Таким обычно железнодорожники простукивали колеса вагонов, пытаясь по звуку определить дефекты. Рукоятка — более шестидесяти сантиметров. Скромный по размерам и весу боек, если сравнивать с кувалдой. Намотал на ус. Отличное оружие в текущих условиях.