“Неожиданно? Я сомневаюсь в этом”, - сказал Баластро, но из его голоса исчезла некоторая резкость: Кутуз выбрал особенно мягкое, особенно крепкое вино. Тем не менее, его голос звучал не слишком любезно, когда он продолжил: “Если только ты не можешь говорить правду, когда говоришь мне, что твое королевство не принимает каунианских преступников”.
“Нет, я не могу этого сделать, и я не намерен пытаться”, - ответил Хаджжаджж. “Зувайза действительно принимает каунианских беженцев и будет продолжать это делать”.
“Король Мезенцио поручил мне сказать вам, что ваша выдача этим беглецам, ” маркиз Баластро цеплялся за свое слово, - не может быть истолкована иначе, как недружественный акт со стороны вашего королевства”. Он свирепо посмотрел на Хаджжаджа; в конце концов, вино не так уж сильно смягчило его. “Алгарве прекрасно знает, как наказывать за недружественные действия”.
“Я уверен в этом”. Хаджжадж сердито посмотрел в ответ. “Мезенцио думает использовать нас как корм для своих магов, которых они убьют, чтобы усилить свое колдовство, вместе с тем, сколько каунианцев у вас осталось?”
Явная дерзость этого, совершенно не характерная для Хаджжаджа, заставила Баластро удивленно податься вперед. “Ни в коем случае, ваше превосходительство”, - ответил он после паузы для размышления. “Но ты союзник, по крайней мере, так поверил Алгарве. Тебя удивляет, что нам не нравится, когда ты прижимаешь к груди наших врагов?”
“Зувайза - маленькое королевство свободных людей”, - ответил Хаджжадж. “Тебя удивляет, что мы приветствуем тех, кто приходит к нам в поисках свободы, которую они не могут найти на своих землях?”
“Я удивляюсь, что вы приветствуете каунианцев”, - прорычал Баластро. “И ты чертовски хорошо знаешь, почему я удивляюсь, что вы тоже их приветствуете”.
“Действительно, хочу”. Хаджжадж вытащил городской справочник из ящика, куда положил его несколько дней назад, и открыл на одной из заезженных страниц. “Я вижу здесь имя цветочника Удерзо, который работает здесь уже тридцать лет - с тех пор, как он покинул Алгарве в конце Шестилетней войны. А вот и Госциннио, портретист. Он был здесь так же долго и попал сюда тем же путем. Ты думаешь, Фортвег, и Елгава, и Валмиера, и Лагоас не кричали на нас за то, что мы принимаем альгарвейских беженцев? Если вы это сделаете, сэр, вы сумасшедший”. Он открыл справочник на еще одной отмеченной странице. “Я могу показать тебе гораздо больше, если хочешь”.
“Неважно. Я принимаю твою точку зрения”. Но Баластро не выглядел и не звучал счастливым, соглашаясь с этим. “Однако я напоминаю вам, ваше превосходительство, что в то время вы не были союзником ни одного из этих королевств”.
“Как я уже говорил тебе раньше, мы твои союзники, мы твои воюющие стороны против Ункерланта, но мы не твои слуги или твои рабы”, - ответил Хаджжадж. “Если вы попытаетесь обращаться с нами так, как если бы мы были ими, нам придется посмотреть, как долго мы сможем оставаться вашими союзниками”.
“Если вы приведете шпионов и врагов, нам придется посмотреть, хотим ли мы видеть вас в качестве союзников”, - сказал Баластро. “Вспомни, сколько драконов ты получил от нас и сколько бегемотов; вспомни, как наши драконопасы помогают охранять твоих. Если ты хочешь встретиться с Ункерлантом в одиночку... ” Он пожал плечами.
Осуществит ли Мезенцио такую угрозу? Он мог, и Хаджжаджжай знал это; министр иностранных дел Зувейзи не осмеливался недооценивать ненависть короля Алгарве к каунианцам. “Как давно ты умолял нас о дополнительной помощи здесь, на севере?” Спросил Хаджжадж. “Не очень, насколько я помню”.
“Насколько я помню, мы мало что поняли”. Баластро снова наклонился вперед, на этот раз с живым интересом. “Можем ли мы получить больше в обмен на то, что будем смотреть сквозь пальцы на некоторые вещи, которые ты делаешь?”
Альгарвейцы умели смотреть в другую сторону, когда было что-то, чего они не хотели видеть. Хаджжадж обычно находил эту черту пугающей. Теперь он мог бы использовать это в интересах Зувейзы. “Это могло бы стать сделкой, или началом одной из них”, - сказал он, надеясь, в конце концов, с честью избежать этой дилеммы.
Мир Скарну сузился до фермы, где он жил с Меркелой и Рауну, деревушки Павилоста и дорог между этими местами. У него было мало причин и меньше шансов сильно сбиться с пути с тех пор, как его выбросило на берег на ферме, еще один обломок, брошенный на произвол судьбы, когда затонула Валмиера.