— Кого, Сэм? — в один голос спросили мы.
— Маленького Дика Прайса.
Маленький Дик был небрежно брошен на каталку — в старом драном рубище, голова свесилась с одной стороны, ноги — с другой… Сэм со стуком покатил дальше, в морг.
Я в ту ночь остался у Билли. Мы оба любили Дика. Не могли уснуть. Билли вдруг сел на кровати.
— Эл, спишь? — окликнул он.
— Какое там.
— О Боже, дрожь пробирает, как подумаю о бедном маленьком Дике — лежит там, в лохани, совсем-совсем один…
На следующее утро я отправился в морг. Дика уже заколотили в грубый деревянный ящик. Повозка, запряжённая клячей, ждала во дворе, чтобы отвезти безвестного каторжанина на кладбище для нищих. Я был единственный, кто следовал за покойным. Лошадь пустилась рысью, я побежал впереди повозки к восточным воротам. Старый привратник Томми остановил меня.
— Вы куда это, мистер Эл?
— Да вот, хочу проводить друга как можно дальше.
Ворота растворились. Утро выдалось холодное и туманное. Я выглянул наружу. Под деревом, привалившись к стволу, стояла жалкая, сгорбившаяся фигурка, закутанная в старую красную шаль. Она сомкнула ладони, локти прижала к бокам. Руки ходили ходуном вверх-вниз, голова тряслась — это была воплощённая скорбь, такая безмерная, такая страшная, что даже у старого Томми вырвался всхлип.
— Томми, — сказал я, — пойди поговори с ней. Это мать Дика.
— Ох, боже мой, какой ужас! Ах, несчастная она душа!
Повозка загрохотала мимо. Томми положил руку на плечо кучера:
— Эй, придержи-ка, бессердечная ты тварь. Вон там стоит старая мать этого бедняги.
Кучер послушался. Мать бросилась к повозке и заглянула в неё — и увидела лишь заколоченный ящик. Она зашаталась из стороны в сторону, как безумная.
Всё, что у неё было на этой земле — её мальчик, чья трагическая, изломанная жизнь стала её тяжким крестом — умещалось в этом грубом ящике. Повозка двинулась дальше, а дрожащая, сгорбленная фигурка, на которую невозможно было взглянуть без слёз, заторопилась следом, спотыкаясь и чуть не падая.
Общество взыскало свой долг с Дика Прайса и его старой матери до последнего гроша.
Глава XX
Такова настоящая история Джимми Валентайна. О. Генри взял один эпизод из этой горестной жизни и заставил всю нацию смеяться и плакать. Когда бывший заключённый открывает сейф и сестрёнка девушки, которую он любит, спасена от смерти, в воцарившейся напряжённой тишине перед нами не тот Джимми, каким он был в действительности, но тот, каким он должен был быть. И только совсем немногие из тех, у кого в этот момент перехватило дыхание, могли бы лишить Дика его шанса, отказать ему в заслуженном помиловании и обречь на забвение и мучительную смерть в тюремной больнице.
Но не в духе Билла Портера было бы живописать столь мрачную картину. Он обожал счастливые концы. Он даже не стал вдаваться в подробности чисто технической стороны дела — для его лёгкой и жизнерадостной натуры это было бы слишком жестоко.
Таков уж он был — Билл Портер. Брал факты, но преображал их так, как хотелось ему самому. Позже я спрашивал его об этом. В своём рассказе он наделяет героя целым набором хитроумных инструментов, не желая, чтобы Джимми стачивал себе ногти.
— Полковник, да у меня мурашки по коже, как подумаю об этаком членовредительстве, — ответил он. — Пусть уж лучше будет набор инструментов! Не люблю я мучить своих героев. К тому же, понимаете ли, это даёт Джимми возможность подарить свои драгоценнейшие отмычки другу, что очень здорово иллюстрирует одну из черт характера человека, побывавшего в тюрьме — его терпимость. Джимми сам-то решает выйти из игры, но вовсе не ожидает, что и весь мир должен последовать его замечательному примеру. Вместо того, чтобы закопать в землю свидетельства своей бывшей профессии, как сделал бы любой член общества, вставший на путь истинный, он отсылает их своему бывшему подельнику. Есть в его характере что-то эдакое, и мне это импонирует. Обычный человек, давая себе зарок что-то делать или чего-то не делать, тут же начинает клеймить позором бывшего ближнего своего, который не уцепился за тот же вагон. Но не таков Джимми. Вот вам преимущества пребывания в тюрьме — перестаёшь чрезмерно строго кого-либо судить.
Так говорил Портер, и он сам в полной мере обладал этой терпимостью — качеством, которое привлекало к нему сердца друзей, даже несмотря на то, что его достоинство отторгало всяческую фамильярность. Все в кутузке уважали его, абсолютно все. Самые отъявленные головорезы почитали за честь оказать ему услугу.