— Не умирай, папочка! Почему ты мне не сказал? Смотри, я же твоя дочка, Мэри. Посмотри же на меня! Ну почему я не почувствовала, почему не догадалась! Знал бы ты, как часто я тосковала по отцу — мне всё равно, кто бы он был, лишь бы отец! Почему ты ничего не сказал?!
Маралатт смотрел на неё радостными, затуманенными лихорадкой глазами. Он взял её изящные ручки в свои лапищи и приподнялся с подушек.
— Мэри, я везде выглядывал — не покажешься ли ты, — сказал он. — Я так рад, что ты пришла.
И с умиротворённой улыбкой на устах Тюремный Демон опустился на подушки. Старый герой в конце концов получил свою награду.
Глава XXI
Тени тысяч Диков Прайсов и Айр Маралаттов не знающими покоя призраками крадутся по тюремным коридорам. Память о тысячах трагедий носится в самой атмосфере застенков. Тем, кто подддался её мрачному влиянию, оставалась только одна дорога — в психушку.
А мы искали выхода в весёлости, и сотни тривиальных мелочей, на которых обычные люди и внимания-то не обратили бы, вызывали у нас взрывы смеха. Стремясь уберечь свой рассудок, узники становятся нечувствительными к жестокостям окружающей их жизни.
Если бы кто-нибудь услышал, как мы — Билли Рейдлер, Билл Портер и ваш покорный слуга — гогочем в тюремном почтовом отделении, он подумал бы, что напоролся на сборище пустоголовых и бессовестных разгильдяев.
Мы никогда не впадали в меланхолию и тем более не лелеяли её, зато часами могли рассуждать на всякие важные темы, начиная с того, в какие края отправилась бы бьющаяся в оконное стекло муха, если бы мы выпустили её на свободу, и заканчивая разговорами на тему откуда пошла чёрная раса и куда катится белая.
А иногда мы воображали, что произошло землетрясение и от тюряги остались одни развалины, и представляли себе, в какой ужас пришло бы добропорядочное общество, если бы в результате этого события преступники вроде нас вырвались бы на свободу.
Чтобы позабавиться часок-другой, нам годилась любая тема.
Когда Портер был на дежурстве в больнице, посещать почту ему не разрешалось. Тюремных правил он никогда не нарушал, и поэтому у него всегда находился повод, чтобы заявиться к нам по делу. Билли Рейдлер был полуинвалидом и легко предоставлял ему этот повод. Например, янтарные волосы Билли начали выпадать, и Портер обязан был изобрести средство против напасти.
— Слушайте сюда, Билл, — говорил бывший грабитель поездов, — если уж вам удалось совершить чудо и откачать этого противного старикашку Коффина от мышьяка, то почему бы вам не вырастить новые волосы там, где им вроде бы полагалось бы быть — у меня на голове?
Тогдашнему начальнику тюрьмы Коффину кто-то удружил, подсыпав ему слоновью дозу мышьяка. Противоядия не помогли. Тогда послали за Портером, и он спас жизнь начальства. Этот эпизод произошёл давно, ещё до моего прибытия в кутузку, но Рейдлер не упускал случая ткнуть Портера в него носом. Тот, правда, всегда утверждал, что начальник помирал не от мышьяка, а от страха, и что на самом деле его спасло слепое доверие к доктору. Но Рейдлер не соглашался:
— Как бы там ни было, доверие или недоверие — а вы встали на пути Божественного Провидения, Билл, когда спасли жизнь Коффину. Уж будьте последовательны — подайте и второму лицу в кутузке руку помощи. Не смогли бы вы изобрести действенное удобрение для моего иссушенного, бесплодного скальпа?
Так что один раз Портер пришёл на почту, преисполненный важности и самодовольства. Одна короткая пухлая рука была засунута за отворот жилета, тогда как другая сжимала перчатку. Ну что ж — Портер был денди, даже в тюрьме. Любил приличную, ладно сидящую одежду, избегал вычурного стиля и кричащих красок. Я никогда не видел его неряшливым и неухоженным.
— Адонис Рейдлер! — Портер церемонно возложил перчатку на стол и вынул из кармана толстый, пахучий свёрток. — Не соблаговолите ли вы принять сей бесподобный власовосстановительный бальзам, результат великого множества бессонных ночей и тщательнейших научных исследований вашего ничтожнейшего слуги Билла Портера?
Рейдлер сграбастал бутылку и свинтил крышку. Едкий противный запах заполнил кабинет.
— Сие благоухание состоит в наиполнейшей гармонии с вашей алкающей эстетики душой, Билли, — добавил Портер. — Ваше обоняние, надеюсь, оценит превосходные качества сего волшебного аромата.
Билли сбрызнул жидкостью голову и принялся яростно втирать её в кожу. Должно быть, он питал ребяческую веру в Портера как в гениального химика. После этого я каждую ночь засыпал, до одури надышавшись «волшебным» ароматом метилсалицилата, в котором купался Билли.