По временам мы вспоминали о нём, и эти разговоры всегда заводил Билли:
«Мне нужен табак особого сорта. Наверно, черкну Биллу, пусть пришлёт».
Или, когда его вновь беспокоило состояние собственной шевелюры:
«Какой я дурак, забыл попросить Билла наделать мне побольше бальзама. Этак я облысею ещё до того, как он пришлёт нам свой адрес. Слушай, Эл, он же вроде бы обещал тебе помочь с твоим рассказом. Ну и как?»
Но проходили недели за неделями, а от Билла не было ни слуху ни духу. Прошло полтора месяца — и из почтового отделения в приёмную начальника прибежал курьер с письмом, помеченным «Питтсбург». Курьер доставил также записку от Рейдлера: «Эл, пошли мне это письмо назад. Моя сенситивная атаксия жаждет узнать, что же там накалякал Билл. Всегда твой даже в смертельной опасности Билли».
Вот первое письмо от Билла Портера (к этому времени он уже взял себе имя О. Генри), которое он послал мне в каторжную тюрьму Огайо. Он не забыл нас и даже сделал кое-что для своих бывших сотоварищей:
«Дорогой Дженнингс. Я намеревался написать вам с Билли чуть ли не каждый день после того, как покинул вас, и всё же приходилось откладывать это дело, потому что я со дня на день собирался отправиться в Вашингтон (выражаюсь совсем как Джексон Каменная Стена,[39] не так ли?). Я неплохо устроился здесь, и всё же собираюсь переехать в течение двух недель.
Я начал работать и вошёл в деловые контакты с издателями, что принесло мне неплохую прибыль — больше, чем любой другой бизнес. Я хотел бы поведать вам, что Питтсбург — это самая захудалая и вонючая дыра на всём белом свете. Люди здесь самые невежественные, плохо воспитанные, подлые, хамоватые, забитые, грубые, грязные, злобные, косноязычные, неприличные, богохульные, гневливые, непросыхающие и ничтожные барбосы, каких я только мог бы себе вообразить. Население Колумбуса — просто образец благородства в сравнении с этим сбродом. Я не задержусь здесь дольше необходимого.
Должен упомянуть, что пишу вам сейчас по особому поводу. Я завязал оживлённую переписку с издателем «Журнала для всех».[40] В августе я продал ему пару рассказов и получил заказ на новые. В одном из писем я предложил ему опубликовать статью под названием… ну что-то вроде «Как весело и с выдумкой ограбить поезд» и заверил его, что смогу сподвигнуть самого настоящего эксперта на её написание.
Конечно, я не назвал ни имён, ни мест. Мне показалось, что идея ему чрезвычайно понравилась — он уже дважды справлялся насчёт этой статьи. Единственное, чего он боится, по его выражению — это того, что эксперт не сумеет изложить материал в форме, приличествующей «Журналу для всех», ведь Джон Ванамейкер[41] стоит на неусыпной страже общественной нравственности.
Итак, если вы не против высказаться по теме предлагаемой статьи, то из этого могло бы кое-что получиться, что, к тому же, возможно, послужило бы неплохим началом для ваших дальнейших приработков. Конечно, вы ни в коей мере не обязаны раскрывать своё инкогнито. Издателю нужен лишь (на что я и рассчитывал) взгляд на дело, так сказать, «изнутри».
Я думаю, что лучше всего будет написать статью в обычной разговорной манере, уснастив её живыми описаниями и маленькими вкусными подробностями — словом, так, как рассказывал бы фермер о своём курятнике или скотовод — о ранчо.
Если вы за это возьмётесь, дайте мне знать, и я вышлю вам план статьи, какой она мне представляется, со всеми пунктами, на которые должен быть сделан упор. Я мог бы также пройтись по ней и переработать в соответствии с моим пониманием требований к журнальным публикациям или передать её издателю такой, как есть — в зависимости от вашего желания. Сообщите мне, берётесь ли вы за это, поскольку мне необходимо ответить на письмо издателя.
Как там поживает ПО в КТО?[42] Какая ужасная это работа — писать письмо. Думаю, сейчас мой почерк столь же ужасен, как и ваш.
Только одно письмо Харрису — вот и всё, что я смог нацарапать за всё время, прошедшее с моего освобождения. За все два месяца я ни строчки не послал Луизе. Надеюсь, она[43] не обижается. Я скоро ей напишу.
Что же касается общественных развлечений, то я бы, пожалуй, отважился на какое-нибудь мелкое нарушение, если бы точно знал, что за него мне дадут дней тридцать в нашей старой доброй тюрьме. Мне до того противно здешнее общество, что я променял бы его на компанию арестантов. Уж лучше сидеть в кутузке и внимать звону вёдер, чем выслушивать бредни этих разбойников самого высокого полёта.