Я сидел в кабинете начальника и составлял заявки на товар, как вдруг в комнату вошёл большой, грузный человек — грубоватый, но на удивление симпатичный. Он сразу заполнил собой всё помещение. Наверно, даже сам Господь не сумел бы создать такого впечатления вездесущности и всеохватности! Это был Марк Ханна — сенатор от штата Огайо.
— Начальник где? — загремел он.
— Вышел.
— Мне нужен человек по фамилии Дженнингс.
— Полагаю, что это я, — с большим достоинством ответил я. — Меня зовут Дженнингс.
Ханна смерил меня оценивающим взглядом от огненной макушки до начищенных ботинок и отмахнулся, как будто отгонял надоедливую муху:
— Вы не тот Дженнингс, который мне нужен. Мой Дженнингс — заср….ц, бандит, грабитель поездов на Индейской Территории.
— Я и есть всё вами перечисленное, кроме заср…ца.
Толстяк заржал, затрясшись всем своим обширным телом.
— Бу-га-га! Тоже мне ещё бандюга нашёлся! Да ты же ростом с креветку и цвета такого же!
Что ни говорите, а услышать подобное, пусть даже и от сенатора Соединённых Штатов, обидно. И мне, естественно, этот разговор перестал нравиться.
— Знаете, сенатор, кольт сорок пятого калибра одинаково красит всех.
Ханне, похоже, это показалось страшно смешным. Вошёл начальник.
— Что это у вас тут за говорящие атомы? — гаркнул Ханна.
Дарби мгновенно попал в его мажорную тональность:
— Этот джентльмен — профессиональный грабитель поездов. Его имя Дженнингс. Карьера его, к сожалению, внезапно оборвалась, и теперь ему приходится пожизненно украшать своим присутствием наше заведение.
По всей видимости, представление Ханны о настоящем бандите не выходило за пределы понимания школьника младших классов. Он воображал себе здоровенного детину ростом далеко за шесть футов, у которого вместо лица — ужасающая харя, во лбу — печать Каина, а изо рта сыплются бесконечные ругательства. Однако он сел, и разговор начался. Я превратился в краснобая и нарассказал ему кучу побасёнок о своих днях в качестве разбойника с большой дороги. Похоже, сенатор никогда в жизни так не веселился.
— Надо же, какой вы, однако, милейший микроб! Я слышал о вас из весьма солидных источников. Думаю, вы парень что надо, так что я собираюсь поговорить о вас с мистером МакКинли.[44] Он добрейший человек в мире. Я вытащу вас отсюда.
От радости я едва не впал в истерику. С тех пор я ни о чём другом не мог думать, кроме свободы. Вообразил себе, что меня выпустят уже на следующий день, ну, в крайнем случае, через неделю. Я написал Портеру и сообщил, что не пройдёт и пары недель, как мы с ним увидимся, и тогда можем совместно написать очередной рассказ (потому что Портер был достаточно великодушен, чтобы звать меня соавтором).
От него пришёл ответ.
«Прекрасная новость! — писал он. — Ханне это вполне по плечу. Он даже президента сделал президентом, и все Соединённые Штаты за это у него в долгу».
Две недели прошли. Портер прислал срочный запрос:
«Где же вы, полковник? Я здесь уже целый караван фургонов для переезда нанял!»
В том же письме он сообщал, что мой рассказ, который он переработал, приняли в «Журнале для всех». Чек получим, когда историю опубликуют.
«Как только чек придёт, я вышлю вам вашу законную долю добычи. Кстати, держите, пожалуйста моё имя в глубокой тайне. Мне пока не хочется, чтобы о нём кто-нибудь пронюхал.
P. S. Получили ли вы маленький учебник о том, как писать короткие рассказы? Я почему спрашиваю — я заказал его в магазине и они обещали переслать его вам напрямую. За этими проказниками глаз да глаз нужен, не то обчистят и глазом не моргнут».
Я принялся писать короткие рассказы. Это заняло мой ум на те месяцы, пока я ждал обещанной амнистии. И наконец телеграмма пришла! Меня отпускали на свободу.
Дни моей последней недели в тюрьме запомнились мне полными волнения и напряжения. Надежды, амбиции, прежние идеалы — призраки былого носились вокруг меня в неостановимом хороводе. Во сне ли, наяву ли — во мне жила только одна мысль: я должен справиться… я справлюсь… я им всем докажу…
Вот и настало утро моего выхода на свободу. Начальник Дарби встретил меня в коридоре.
— Эл, я иду в больницу. Составьте мне компанию.
Лицо начальника было серым — оно всегда становилось таким, когда им владели сильные чувства, неважно что — восторг или гнев.
— Клянусь Господом, Эл, как мне не по нутру говорить вам это!
Я застыл. Жаркий поток крови застучал в моём горле, в ушах зашумело. Мне показалось, что у меня душа с телом расстаётся — такой я испытал ужас. Что случилось? Мой отец умер? Или брат?