Этот знак внимания от сдержанного Билла Портера был куда более красноречив, чем кошелёк с золотом от Шейлока.
У меня всегда было такое чувство, что если бы стены тюрьмы не наложили свой мрачный отпечаток на дух Портера, он стал бы воплощением жизнерадостности и фантазии. Он выработал собственную философию, которая устояла против разлагающего влияния ужасающей тюремной действительности.
Если бы не эти горькие воспоминания, наверно, царящий в его сердце юный задор одержал бы верх над печалями повседневной жизни.
— Я принял приглашение от вашего имени, полковник. — Он был в одном из своих мягко искрящихся настроений. — Влезайте в ваши armor asinorum[51] — мы идём сражаться с показным мишурным блеском и туманными завесами. Иными словами, становимся на позиции пролетариата. Итак, мы отправляемся смотреть Маргарет Энглин и Генри Миллера в потрясающе реалистичной пародии на Дикий Запад под названием «Большой разлом».
После спектакля великая актриса, Портер, я и ещё двое человек отправились отужинать в отель «Бреслин». Думается, Портер потащил меня туда только для того, чтобы, удобно откинувшись на стуле, насладиться тем, как я стану без зазрения совести бросать свои критические замечания прямо даме в лицо.
— Вы меня разочаровали, мистер Портер, — сказала Маргарет Энглин, когда мы заняли места за столом.
— В чём я провинился?
— Вы пообещали привести своего приятеля с Дикого Запада, этого грозного бандита, мистера Дженнингса, чтобы он раскритиковал пьесу.
— Но вот же он, я вас с ним познакомил! — Он указал на меня.
В глазах мисс Энглин мелькнула искорка улыбки.
— Простите, — обратилась она ко мне, — но вы вовсе не похожи на человека, о котором рассказывают такие премилые истории. Вам понравилась пьеса?
Я ответил, что нет. Пьеса была нереалистичной. Ни один настоящий житель Запада не станет пользоваться трудным положением дамы. Такая ситуация совершенно немыслима и могла возникнуть только в больном воображении тупицы с Востока, который никогда не совал свой нос дальше Гудзона.
Мисс Энглин восторженно засмеялась:
— А весь Нью-Йорк сходит по этой пьесе с ума! Но, конечно, они же ничего лучшего не видали.
Портер удобно оперся спиной на спинку стула, широко улыбнулся, а в его глазах мелькнул озорной огонёк.
— Я склонен согласиться с нашей прелестной гостьей, — молвил он. — Западу неизвестно истинное благородство, царящее на Манхэттене.
И после этого он весь вечер только тем и занимался, что рассыпал добродушные остроты в адрес всех присутствующих.
В таком счастливом настроении я его ещё никогда не видел. А на следующее утро он пребывал в глубинах отчаяния. Я пришёл к нему сразу после полудня. Он сидел за письменным столом напряжённый и безмолвный. Я подумал, что он просто сосредоточен на своей работе.
— Заходите, Эл. — В руке у него была фотография. — Полковник, это Маргарет. Я хочу подарить вам эту фотографию. Если со мной что-то случится, думаю, я буду счастлив знать, что вы присматриваете за ней.
Похоже, Портер был чем-то страшно подавлен. Он отошёл к окну и выглянул на улицу.
— Знаете, мне кажется, я люблю этот старый угрюмый город умирающих душ.
— Чёрт побери, а какое это имеет отношение к вашему унылому настроению?
— Никакого, просто комедия окончена. Полковник, у вас есть деньги? Давайте промочим глотки. Надеюсь, что когда-нибудь они всё же вручат мне чек.
Я не имел понятия о причинах его подавленности, но был уверен — выпивкой тут не поможешь. Лёгкость, игривость и радость прошлой ночи бесследно исчезли. Словно радуга потеряла всю яркость своих красок и превратилась в нечто бесцветно-серое.
Однажды ночью — сырой, холодной, яростной ночью — мы с Биллом шагали по Ист-Сайду.
— Вы помните того паренька, которого посадили на электрический стул там, в Огайо? — спросил он. — Сегодня я покажу вам жизнь, которая ещё более трагична, чем смерть.
Лица, больше не похожие на человеческие — изуродованные и истощенные настолько, что кожа скорее напоминала изборождённую морщинами чешую змеи — смотрели на нас из тёмных подворотен и подвалов.
— Вот вам обратная сторона Волшебного Профиля. Наш золотой Бог отворачивает от них свой лик. Он держит их в тайне.
Ещё задолго до написания рассказа словами «Волшебный профиль» Билл называл лицо на серебряном долларе.
Мы завернули за обшарпанный угол. Навстречу попался невероятно жалкий, задрипанный оборванец. Он был, однако, трезв. Голод — если вы когда-либо испытывали его, вам не составит труда узнать его в чужих глазах.