- Вы не должны были слышать наш разговор, король Торин, - тихо ответил лекарь.
- Не должен был, но слышал. Говори! – Но лекарь молчал, и Торин начал ощущать раздражение. – Давай же! Ты уже не раз просил меня спасти своего короля. Что держит тебя на этот раз? – Он не смог сдержать злых ноток, явственно прозвучавших в его голосе. Эрендиль представлялся ему сейчас чуть ли не врагом, от слов которого зависело его счастье.
Эльф наконец поднялся и медленно обернулся.
- Отпустите его, – вдруг сказал он. - Попросите, потребуйте, заставьте. Он должен покинуть Средиземье!
- Почему?
- Потому что он тает, иссякает, подобно засыхающему источнику. Смотрите, - он шагнул к Торину так резко, что тот невольно отшатнулся, и протянул руку, на которой длинной полосой алел свежий шрам. – Смотрите, сегодня я поранил руку. Не буду говорить, что сделал это случайно – нет, вполне осознанно, потому что мне нужно было подтвердить свои давнишние опасения, и они подтвердились. Королю все труднее становится исцелять, а это говорит лишь об одном: внутренний свет гаснет.
- Я не понимаю.
- Господин гном, - Эрендиль уронил руки, и голос его источал скорбь, - каждый эльф несет внутри себя свет, но свет высших эльфов – потомков и родичей тех, кто видел свет Амана – настолько ярок, что они наделены способностью не только властвовать над народами, но и исцелять. Вы, верно, видели, король Торин, что Владыка способен врачевать без использования целебных трав, призывая в помощь лишь заклинания. «Целительный свет» - мы зовем эту силу. Во время пребывания в плену свет души нашего Повелителя практически погас, ибо его потушила Тьма, и для его восполнения требовался сильнейший источник, которым частично служил лес. Но волшебство покидает Средиземье. Лес избавился от тени, но вместе с ним иссякает и его магия. А с ней и наш король. Каждый год теперь на счету, господин гном. Моя душа, глубоко любящая нашего Короля, как любит его весь народ, болит, и я предвижу, что когда он, наконец, решится уйти на Запад, душа его будет столь угнетена и ослаблена, что она больше не сможет исцелиться.
- Я слышал, что на Бессмертных берегах иссякают все печали.
- Но умершие не оживают, господин гном. А ваша смерть его добьет. Пусть лучше он уйдет сейчас и сохранит воспоминания о вас живом, нежели о вашей смерти…
Торин отшатнулся как от удара. Последние слова и были ударом – болезненным и невыносимым, сразу же наполнившим сердце чувством безвозвратной потери. Он уже не заметил, как с сожалением на лице Эрендиль сжал его плечо и направился прочь.
Торин позабыл о времени и долго бродил меж деревьев, ничего не замечая. Почему он решил, что счастье может быть бесконечным? За все в этом мире приходится платить, а за ниспосланное ему и подавно. Слишком счастливым он был. Слишком окрыленным и вдохновленным - даже несмотря на редкость встреч, которые, тем не менее, заряжали его теплом на несколько месяцев. Настолько, что порой он признавался себе в том, что готов сложить с себя все обязательства, лишь бы хоть под старость лет обрести свободу и иметь возможность чаще видеться с тем, к кому стремилась душа, и о ком молило сердце. Почему решил, что гном вообще имеет право быть с эльфом? Он даже не сумел разглядеть то, что должен был в первую очередь! Погруженный в мрачные думы, он не услышал шагов за своей спиной, и вздрогнул, услышав голос:
- Ты пропустил трапезу.
Трандуил поравнялся с ним, подстроившись под его шаг.
- Я много чего пропустил, как выяснилось.
Трандуил направил на него вопросительный взгляд, но ничего не сказал, продолжая скользить рядом. Видя, что Торин не намерен продолжать разговор, он остановился.
- Будешь молчать или все же скажешь мне, что тебя тревожит?
Торин напрягся, набираясь мужества. Не так-то просто расставаться с самым дорогим и любимым созданием на свете. Но готов ли был Торин пожертвовать собой ради жизни Трандуила? Ответ был однозначно: да – как и многие годы назад, когда он спасал Трандуила из плена. Медленно обернувшись и не глядя на эльфа, он глухо сказал:
- Я желаю, чтобы ты отправился на Запад вместе с Галадриэль.
- Желаешь? – переспросил Трандуил, сцепив руки за спиной.
- Да, желаю.
- А чего ты еще желаешь, Торин Дубощит?
- Достаточно и этого!
- Изумительный поворот событий! Еще утром ты говорил мне о своей глубочайшей любви и желании не расставаться до тех пор, пока Валар не призовут тебя в свои чертоги, а теперь «желаешь», чтобы я навсегда покинул Средиземье?
- Утром я не знал всей правды, - глухо отозвался Торин, начиная раздражаться от сквозившей в голосе эльфа иронии. - И если бы не Эрендиль…
- Эрендиль…
- Забудь о нем! Главное, что теперь я знаю, что тебе нельзя оставаться здесь дольше. И я готов отпустить тебя, только бы спасти.
- Спасти? Меня спасти? – Только что стоявший статуей Трандуил вдруг сорвался с места, схватив его за подбородок. – Кто сказал тебе, что я нуждаюсь в спасении? Или ты забыл, Торин Дубощит, что я такой же король, как и ты, и самостоятельно принимаю решения?! – Он резко развернулся и направился прочь, метя шлейфом прошлогоднюю листву.
Торин опешил, сразу вспомнив тот первый раз, когда он - обездоленный, в грязи и паутине - предстал перед надменным королем эльфов и осмелился бросить ему в лицо оскорбления, вдребезги разбившие хранимое тысячелетиями спокойствие. Удивительно, но за прошедшие десятилетия он успел позабыть, что Трандуил был не в пример эмоциональнее всех своих сородичей, и эта вспышка вызвала в его груди глухое раздражение. Первым побуждением было догнать и поставить заносчивого эльфа на место. Однако он сдержал порыв и, развернувшись, направился в противоположную сторону.
***
Когда ты молод, чужие советы вызывают внутри желание противоречить и поступать по-своему, когда зрел – усмешку и снисхождение, но когда стар и при этом наделен властью – злобу, потому как за долгое время привык к беспрекословному повиновению и подчинению и уже сложно воспринимать адекватно чужое мнение. Казалось бы, подобное справедливо лишь для смертных, но Трандуил чувствовал себя старым. Древним. Закостенелым. А вместе с тем глубоко задетым, обиженным. И почти преданным.
Дойдя до старого дуба, многие тысячелетия делившегося с ним своими бедами, Трандуил обхватил руками широкий ствол и прислонился к нему лбом. И мысленно позвал, наперед зная, что все равно больше никогда не услышит его гулкий ответ. Спало дерево, давно спало, как и многие другие, и больше не отзывалось на его зов. Тьма покинула лес, а вместе с ним иссякало и волшебство, как Вражеское кольцо, расплавившись в жерле Ородруина, повлекло за собой в небытие и силу эльфийских колец.
Эрендиль был прав – Трандуил и сам чувствовал, как постепенно иссякала его внутренняя сила. Как прав был и в том, что его король оставался не ради себя. Что держал его король гномов. Но лекарь не знал одного – что любовь гнома неожиданно и нежданно вдруг стала важнее и желаннее любого света и любой жизни, бесконечной и спокойной, но, увы, лишенной этой любви.
Однажды, в разрушенной смотровой башне в устье реки Сир Нинглор, гном признался в любви эльфу. Подобного в истории Арды не было, и если бы накануне первой битвы при Эреборе ему сказали, что по вине гнома он попадет в плен, переживет страшнейшее, что может выпасть на долю эльфа, и сумеет не только простить этого гнома, но и полюбить, Трандуил бы, несомненно, рассмеялся. Тот он не простил бы и обременил бы свое сердце еще одной ненавистью, подобной той, что нес всю жизнь по отношению ко всему роду гномов, однажды погубивших великого короля Дориата. Но Трандуил, переживший плен Саурона, стал другим и внезапно благодарно принял любовь гнома, ибо впервые на него смотрели так, будто в нем был заключен весь мир, впервые кто-то готов был стоять за него горой, и впервые под взглядом синих, но удивительно теплых глаз затихала душа, и совершенно замолкал разум. Как молчал он и тогда, когда теплые губы коснулись его губ, когда соприкоснулись тела и сильные, заботливые руки сжали его в своих объятиях.