- Хватит, Гортхаур, - тихо, но твердо повторил Трандуил. Никогда еще Торин не был так рад вмешательству пришедшего в сознание эльфа.
Тьма снова вернулась в соседнюю камеру, и Торин увидел проступившие очертания человека.
- Говори же, тебе понравилось? – Сгусток тьмы, имитирующий руку, потянулся к волосам эльфа, но прошел сквозь них, лишь колыхнув пряди. - Я приказал Азогу быть помягче, надеясь на твое благоразумие. Ты интересен мне. Такой упрямый. Сильный. Иди мне на встречу, я оставлю тебе твой лес.
- И только? – усмехнулся Трандуил.
Смех наполнил камеру.
- Всегда восхищался твоим тщеславием, синда. И тому, как яростно ты воевал за каждый кусочек своего леса. Идем со мной, и я подарю тебе все земли, что ныне принадлежат эльфам…
- Какое великодушие. – К Трандуилу, определенно, возвращалось не только сознание, но и обычная ироничность. – Подарить мне мои же владения. И земли моих сородичей. Я сейчас разрыдаюсь от твоей щедрости.
Мгла рассыпалась шипящими звуками подобно ледяной воде, выплеснутой на раскаленное железо.
- Отказываешься? Снова? Что ж, я расскажу тебе, как это будет. То, что сделали с тобой сегодня, - цветочки в сравнении с тем, что тебя ожидает. Раз за разом твоя душа будет стремиться покинуть тело, оскверненное, ничтожное, недостойное более предстать пред очи светлых сил мира сего. Но когда всё будет двигаться к кульминации, когда тело будет уже не в состоянии удерживать твою fear, мои приспешники будут останавливаться, не давая ей выхода. День за днем ты будешь слабеть. И настанет час, эльф, когда свет в твоей душе померкнет и единственным желаемым тобой исходом будет смерть, но ты ничего не сможешь сделать. И душа твоя, окончательно сломленная, уже не сможет противостоять злу. Аванире рухнет, словно стена из песка, и тогда я узнаю всё…
Трандуил молчал, смотря в сторону, и тьма постепенно рассеялась, оставив на душах пленников горькое послевкусие. Они больше не разговаривали в тот вечер, закутавшись каждый в свою одежду, и придавались горестным мыслям.
***
- Скажи мне, где кольцо. Скажи! – Звучало снова и снова, расходясь дрожью по обнаженному телу. Сковывая сознание. Щекоча нервы. Не было ничего больше - только тьма и белый орк на её фоне, глумливо оглядывающий его своими желтыми глазами. – Я вижу, ты знаешь. Чувствую. – И каждый раз, когда Трандуил отказывался, Азог разрывал его на части, вырывая из горла невольные крики и рыдания.
- Проснись!
Трандуил подскочил и уставился на мрачно взирающего на него Торина. С трудом подавив желание обхватить себя руками, чтобы сдержать колотившую его дрожь, эльф расправил плечи и прислонился спиной к стене.
- Не спишь, Торин Дубощит? Я думал, ты привык к отсутствию мягкой койки.
- Поспишь тут, - ответил Торин, будто и не заметив иронию. Под внимательным взглядом гнома Трандуил неосознанно поднял руку и ослабил ворот, сделав глубокий вздох. Ночной кошмар до сих пор стоял перед глазами. К спине, мокрой от холодного пота, неприятно прилипла сорочка. Снова наткнувшись на нахмуренный взгляд Торина, рассматривающего его шею, Трандуил отвернулся, стыдливо запахиваясь. Он знал, что мог увидеть там гном – синяки от орочьих лап, лишь чудом не задушивших свою жертву. «То ли еще будет» - подумал он и чуть было не зашелся в истерическом смехе, представив, как будет смотреть на него Торин потом - после нескольких раз. Ему хотелось видеть в его глазах злорадство, только бы не жалость. Сочувствие разрушает волю, а Трандуил не был намерен сдаваться ни в коем случае.
Кольцо – вот что двигало Гортхауром в его нынешних поступках. Пробудившееся, оно отчаянно взывало к своему хозяину, и Темный его чувствовал. Тем глупее была ошибка Трандуила. Само по себе соперничество лихолесского короля и властителя Дол Гулдура мало что значило. Будь между ними лишь это, Саурон бы не стал церемониться. Но первое, о чем спросил его Гортхаур, было «где кольцо?». А Трандуил, удивленный вопросом, не смог спрятать внезапного изумления от пришедшей в голову догадки. Это было лишь импульсом – мимолетным и сразу подавленным, - но Саурон, великий колдун, уловил его тотчас же. Вот почему он так стремился пробить внутреннюю оборону эльфа и проникнуть ему в голову – понял, что тот знал или догадывался, где находится вещь, сосредоточившая в себе всю его власть.
Трандуил вновь закрыл глаза, желая и боясь уснуть одновременно. Впервые в его жизни реальность мало отличалась от самых страшных его ночных кошмаров. А Торин смотрел на него. Сейчас и потом – когда Трандуила раз за разом швыряли в камеру, ибо чем больше суток сменяло друг друга, тем больше слабел эльф. Поначалу он находил в себе силы идти самостоятельно, в конце концов его возвращали чуть ли не волоча по полу. Бледного, словно смерть, покрытого ссадинами и потеками, следами цепей и укусов на руках и шее, со сбитыми в колтун некогда шелковистыми волосами. Губами - сухими и потрескавшимися, разорванными в уголках.
Каждый раз, когда Трандуил отсутствовал, Торин метался по камере, остервенело скребя ногтями малейшие щели, понимая всю безнадежность своей затеи, но с упорством, достойным внука короля Трора, продолжая свое занятие, лишь бы отогнать от себя мысли о том, каким именно пыткам подвергался эльф. Впервые в жизни ничтожность собственного бытия обрушилась на Торина подобно бездне. Он был всего лишь гномом, желавшим вернуть свой дом. Судьбы мира вершились не им и не его сородичами, большую часть своего существования далекими от горестей и страхов народов Средиземья. Всего лишь маленький народ, добывающий золото и драгоценные камни. И как бы ни были высоки ставки на Эребор, сам он – Торин Дубощит, наследник Трора – не значил ничего и был абсолютно беззащитен перед внезапно явившейся в Эребор тьмой.
Много раз он почти что лез на рожон, начиная глумиться над охранниками, нарываясь на ответные действия. Пока, однажды, Трандуил, вдруг выйдя из ставшего для него обычным оцепенения, с ехидством не бросил:
- Хочешь покинуть меня так быстро? Столь надоела моя компания, что так стремишься распрощаться с жизнью?
Торин выругался на язвительность эльфа, но раздражать охрану и вправду перестал, вместо того погрузившись в нескончаемую бездну мрачных дум. Он молчал, и лишь озлобленным взглядом следил за появлявшимися орками, и внимательным, отчаянным – хоть и пытался изо всех сил подавить в себе это чувство - за Трандуилом. Каждый раз подмечая новые и новые признаки насилия, вцепившись, порой, в прутья решетки, он не мог оторвать взгляда от забившегося в угол эльфа, судорожно кутавшегося в свою изорванную мантию, будто в надежде защититься.
- Где твоя обувь? – однажды спросил Торин и отвернулся, зная, что не получит ответ. Кровавые следы босых ног, внезапно увиденные им в проходе, не оставляли сомнения в том, кому они принадлежали. Но эльф так старательно кутался в свое необъятное одеяние, что заметить это при ходьбе было практически невозможно. Торин вцепился в прутья, сжав зубы.
И так пролетали недели. Торин надеялся, что не месяцы. В камерах царила зимняя стужа. Шуба едва защищала его от холода, а Трандуила теперь бил почти непрекращающийся озноб. Торин предлагал ему шубу, но тот смотрел на него так, как будто он был сумасшедшим. А сам таял на глазах. И вот наступил тот день, когда шрамы на его лице, однажды уже виденные Торином, проявились вновь и больше не исчезали, уродуя уже и без того далеко не идеальный лик. Торин проводил часы, прижавшись к решетке, когда эльф был внутри, и мечась по камере, когда того не было. Каждый раз, когда его уводили, что-то внутри обрывалось. Ему было страшно, стыдно, больно. До отчаяния. Весь его мир сосредоточился на полумертвом эльфе, которого приводили и уводили. Всегда два охранника. И, тем не менее, Трандуил еще держался – иначе чем можно было объяснить тот факт, что Саурон изо дня в день требовал его к себе. Но надежды это не прибавляло. Ничто не менялось в их положении, и Торин, как и прежде, до сих пор не видел выхода из него, пока, однажды, эльфа не швырнули в его собственную камеру.
- Позаботься о нем – хозяин приказал, - прокаркал орк с отвратительным акцентом. – А-то он, того и гляди, дух испустит, лишит Владыку развлечений.