Фантаст. И Обломов, и Ноздрев — XIX век со средним сроком жизни в России едва до сорока лет. Однако мы не имеем основания считать, что сейчас, когда продолжительность жизни почти удвоилась, процент обломовых и ноздревых вырос в соответствующей пропорции. В портретной галерее литературы нашего времени ноздревы и обломовы что-то не появляются. И неудивительно! Оба — продукты общества, в котором сохранилось рабовладение. Та эпоха отмерла, а с ней ушли из жизни и они. Новый уклад порождает новые характеры, и общество, состоящее из бессмертных, будет подвластно этому закону. Так что опасения насчет новых обломовых и ноздревых несостоятельны. Вообще вопрос о том, кто и как использует жизнь, которая каждому дается лишь однажды, никакого отношения не имеет к проблеме продления средних сроков жизни.
Теперь о том, с чего вы начали.
Как понимать термин «бессмертие»? Неопределенно долгий срок, который может быть и очень долгим: сто лет, сотни лет, тысяча. И это не иносказание, а бессмертие биологическое в прямом смысле. Надежда на возможность практического бессмертия опирается на простое рассуждение: если есть конкретная причина старости, устрани ее — не будет старости! Генетики считают, что весь организм запрограммирован в генах, — стало быть, и срок его жизни записан там же. И этот срок можно удлинить, переставив или заменив какие-то гены, на которых написано «срок жизни» или «причина старости». Так или иначе, нельзя не видеть, что сейчас существует некий механизм, который раньше или позже выключает организм из жизни. Ну и что же? Значит, надо вмешаться в работу этого механизма, задержать производимое им выключение, задержать на самый долгий, на неопределенно долгий срок, это и будет достижением бессмертия. Сразу такого, конечно, не добиться, но хотя бы удвоить для начала: полтораста лет — уже неплохо.
Полтораста лет — не завышенный показатель. Уже и ныне известны уголки, где люди, доживающие до 130 лет, встречаются в десятки и сотни тысяч раз чаще, чем в других. В «Священной долине» Вилкабамба на юге Эквадора доктор Мигель Сальвадор нашел долгожителей, почти не знающих болезней, сохраняющих ясность мысли и физическое здоровье буквально до последних часов жизни (другой вопрос — как использовали это открытие медицинской географии предприимчивые дельцы тех времен). То же известно стало вскоре о народности хунза в Пакистане, а еще позже и о жителях некоторых народов Восточной Азии… Здесь сама природа демонстрирует естественные возможности рода людского. Всесветно прославлены долгожители Советской Абхазии, где природные и социальные факторы, действуя в содружестве, превратили маленькую республику в лидера стран долгожителей. И общество нисколько не страдает от изменения возрастной структуры населения. Долгожители продолжают работать, живут интересами общества, окружены вниманием и почетом… Так, может быть, сейчас, когда мы приступаем к проектированию искусственно изолированных от природных условий населенных пунктов в районах Заполярья, скажем, стоит попытаться во всеоружии техники воспроизвести под гигантскими полиэтиленовыми или еще какими колпаками климатические параметры нашей Абхазии, разных «священных долин», создав в Арктике очаги долголетия? Но это дело будущего. А пока моя точка зрения предельно ясна: умирать, безусловно, вредно. Вредно для здоровья.
Какие могут быть сомнения насчет того, целесообразно ли такое достижение для человечества в целом или для отдельной личности? Человечество состоит из личностей, и если что-то полезно каждому, то это же хорошо и для всех. Что же касается личностей, тут, по-моему, сомнений нет: здоровой личности умирать нецелесообразно, а больную следует лечить. Точно так же ясно и какой именно возраст разумнее продлевать. Продлевать надо лучшую фазу — фазу зрелости! После того как мы омолодим людей, станет ясно, что у них остается в психологии от возраста и что возникает от омоложенной физиологии. Возможно, опять возникнет творческий подъем от возвращенных сил, от молодого темперамента. И почему бы не допустить, что бессмертные тоже будут переучиваться? Если окажется скучно с одной профессией прожить пятьсот лет — меняй! Практически профессии можно будет, наверно, менять при каждом омоложении. До каких пор мириться с альтернативой: либо обязательно с пеленок приспосабливайся к новым условиям жизни, либо умирай! Пусть каждый сам за себя решает эту задачу, выбирает себе будущее… Как охарактеризовать позицию тех, кто, видя тонущего, стоит на берегу и рассуждает, предается сомнениям: «Допустим, я его вытащу из воды, но будет ли он в дальнейшем счастлив? Не ждет ли его впереди худшее? Не полезнее ли, чтобы он утонул?»