Возможный ответ на загадку я получила от Баси, сестры Муси, которая в Израиле звалась Асей Рожанской – по фамилии бывшего мужа. Сегодня Аси уже нет в живых, к великому моему сожалению; за год до ее кончины у нас с ней был разговор на эту тему, и она рассказала мне о стычке между нашими мамами. Она была уверена, что этот инцидент спас мою жизнь.
Согласно ее рассказу, все видели, что я угасаю, но моя мама ни на сантиметр не отступала от введенного ею «режима питания». Однажды Мария Львовна не удержалась и сказала ей: «Мадам Рабинович, неужели вы не видите, что ваша девочка умирает? У вас есть несколько костюмов мужа, продайте один и купите продуктов, чтобы поддержать ее – сметану, яйца, все, что можно достать!» Моя мама, согласно этой версии, ответила ей: «Что скажет мой муж, когда вернется и увидит, что я продала его костюмы?» На это г-жа Гофман ответила: «Ваш муж в первую очередь спросит вас о том, где его дети, а не о том, где его костюмы!»
Эти слова, как считала Ася, произвели на маму впечатление, и она действительно продала один из костюмов папы и купила немного продуктов специально для меня. Как ни странно, я совершенно не помню, что получала особое питание, но Ася утверждала, что так оно и было. Помню только, что постепенно моя слабость прошла, и я встала с кровати. Это было перед началом учебного года. Мне очень хотелось ходить в школу.
Глава 9. Школа. Библиотека Николая Павловича
Школа находилась недалеко от «нашей» избы – по ту сторону от «конного двора». Между прочим, «конный двор» тоже был для меня своего рода школой: соседство с ним очень обогатило мои познания в русском языке. Какие только сочетания нецензурных слов можно было услышать там! Жизнь возле «конного двора» сделала меня настоящим знатоком так называемой «ненормативной лексики», или, просто говоря, русского мата.
В поселке Малые Бугры действовала только начальная школа – с первого класса по четвертый. Школьная система в то время была построена так: начальная школа (1 – 4); неполная средняя школа (5 – 7) и средняя школа (8 – 10). Закон о всеобщем образовании распространялся только на начальную школу. По ее окончании надо было сдавать экзамены. Кто хотел, тот шел учиться дальше; кто не хотел (или родители не хотели), тот устраивался на работу. Поэтому никто не считал ненормальным то, что мой брат и Бася Гофман не ходили в школу: они были старше возраста учеников начальной школы и могли делать, что хотят.
Говоря о том, что наша школа была начальной, я не имела в виду, что в ней были четыре классных комнаты. В маленьких населенных пунктах наподобие нашего поселка не хватало учеников для заполнения целых классов, в каждой возрастной группе было не больше десяти человек – поэтому все ученики начальной школы занимались в одной большой комнате, где их разделяли на «классные группы». Я попала в группу 3-го класса, состоявшую из пяти учеников, из них двое ссыльных – мальчик-латыш и я.
Всем этим конгломератом групп и возрастов руководил один учитель по имени Николай Павлович. Он управлялся со всеми четырьмя классами-группами с подлинной виртуозностью, умел занять каждую группу подходящей для нее работой, успевал проверять письменные работы и объяснять каждой группе новый материал. В смешанном классе царил образцовый порядок.
Он жил в Парабели и каждый день, в любую погоду, проделывал четырехкилометровый путь в Малые Бугры и обратно пешком, неся большой потрепанный портфель с нашими письменными работами.
В первый день занятий Николай Павлович раздал нам подержанные учебники и тетради. О тетрадях он сказал, что запас их в школе невелик, и не исключено, что вскоре нам придется шить самодельные тетради из газетной бумаги. Просил нас экономить бумагу, писать густо и не черкать в них просто так.
Я обратила внимание на то, что в учебнике истории были страницы фотографий, исчерканные рожицами и каракулями так густо, что невозможно было различить первоначальную картину. Были также страницы текста, на которых целые абзацы были вымараны. На мой вопрос, кто и почему так варварски испортил учебники, одна девочка ответила, что на этих страницах были фотографии бывших руководителей партии и командиров армии, оказавшихся врагами народа. «Всякий раз, когда кого-нибудь разоблачают как врага народа, учитель велит нам исчеркать фото и всякое упоминание в тексте о нем», – сказала она.
Все это казалось мне очень странным. Сегодня руководитель, большой человек, о котором пишут в учебниках, а завтра вдруг враг народа? Как это может быть?