Выбрать главу

Двери Орси и другим заговорщикам открыл родич Томмазо, который накануне днем решил навестить своего брата. Чета Орси поднялась в кабинет Риарио, и вместе с дежурившими у дверей наемниками, напали на безоружного мужчину. Те двое, убитые первыми, пали от рук Джироламо, но тогда Франческо Орси все же удалось нанести удар в спину, а потом еще два смертельных в грудь, Вианео сказал после того, как осмотрел тело, шансов у него никаких уже не было. Джироламо прекрасно разбирался в ранах и единственное, что смог сделать, это попытался спасти жену и детей, но, когда на шум никто из дежуривших в палаццо не пришел, он, собрав последние силы, сам выпрыгнул в окно, окончательно привлекая внимание наемников, дежуривших снаружи.

Коррадино так и не нашли. Джакомо и Томмазо, обливаясь потом, заверили, что не знали о мыслях и планах своего родственника, но с покорностью примут любое наказание за содеянное им.

Все произошло одновременно и одномоментно, включая ворвавшегося в комнату Фалькони, у которого, по идее, было время, чтобы закончить все, что хотел и спокойно уйти. Если бы не Ванесса, поднявшая панику первой и не Риарио, окончательно растормошивший наемную охрану, не поверившую девушке, то никто так бы до конца и не понял, что произошло.

Лукреция снабжала информацией Людовико, который уже давно хотел заполучить обратно Имолу, особенно после того, как мы взвинтили для него пошлину, но потом до меня дошло, что это просто месть, ведь Кара, про которого я уже забыла, был его сыном.

Кардинал Чибо неплохо промыл мозги местным, пригласив Орделаффи и Орси к себе на аудиенцию в Рим, а потом через местного священнослужителя и кардинала Асканио Сфорца, который был здесь довольно частым гостем, но о котором мне никто ни разу не доложил, возможно Риарио знал о посещении дядюшкой Форли, только не посчитал нужным вновь сталкивать нас лбами, отдавал соответствующие указания. Именно Асканио, принесший весть из Ватикана Джироламо, и намекнул на самое удачное время для нападения. Ночь, когда большинство наемников отсутствуют в палаццо. А остальных можно перекупить.

Для четы Гетто на площади я собрала костер и лично подожгла сухие ветви кострища, перед собравшейся поглядеть на казнь толпой. Народ так и не поднялся на бунт и находился в ожидании дальнейшей судьбы. Центральная площадь и палаццо были буквально усеяны трупами предателей, но ни единого укора ни от кого я так и не услышала, даже от своей собственной совести.

С Лукрецией и Бьянкой я даже не стала разговаривать, отдав их страже города из местных, которые, по слухам, любили поиграться с красивыми девицами перед тем, как повести тех на виселицу, не забыв, конечно, напомнить, что висеть после всего случившегося наши уважаемые Миланом дятлы должны вместе с остальными на центральной площади.

А утром пришла весть из Имолы, что заметили на подходе к городу армию, которая внезапно повернула назад.

Иван

Всю дорогу из Флоренции к нашему лагерю я ехал глубоко задумавшись. Перспектива ехать в богом забытую дыру, которой являлся Форли, как-то не вдохновляла. Тем более, что, вопреки официальной версии убийства Джироламо Риарио, я всегда был уверен, что именно Катерина Сфорца приговорила мужа. Может быть, он ей надоел, а может никогда не нравился, примерно, как я Волошанке. Время это простое, с простыми решениями поставленных задач, и универсальным рецептом на все случаи жизни: нет человека, нет проблем с ним связанных. Тем более, что слишком уж у Катерины все складывалось удачно: тут тебе и железобетонный компромат на Медичи, тут тебе и верные наемники, и армия Милана чуть ли не на следующий день пришла на выручку. Можно было предположить, что у Людовико Моро телепорт в подвале припрятан. Ах, ну да, у него же Да Винчи в то время ошивался, конечно, телепорт, что же еще.

Но тогда резона Катерине звать на помощь соседей не было. Какая помощь? Помочь мужа держать, чтобы сильно не сопротивлялся? Непонятная ситуация.

Дверь одного из двух шатров распахнулась, и ко мне навстречу вышел князь Холмский. Протерев заспанную рожу, он внимательно посмотрел на мое лицо. Видимо его выражение не понравилось Михаилу, и он медленно произнес.