Я пожал плечами.
— Вы чем сегодня занимаетесь? — спросил Трах, неожиданно меняя тему разговора.
— Пойду на реку.
— Ну, а я буду прыгать со скакалкой. Счастливо!
Он выбежал из комнаты.
Признаться, Трах меня удивлял. Я не понимал этого человека. Резкие переходы от серьезных разговоров к шутовству, вечная скакалка, а теперь еще эта “ойнеромантика” сбивали меня с толку. Кто он такой? Чем занимается?
В конце концов, я пришел к двум простым, но самым разумным выводам. Во-первых, мне незачем думать о своем соседе. Со временем все объяснится само собой — ведь мы знакомы только два дня. Во-вторых, я решил не обращать внимания на сны. Снятся — и пусть себе снятся.
Весь день я провел у реки, купался, загорал, читал, катался на лодке. Вечером Трах пригласил меня к себе: по телевизору передавали концерт. Я смотрел на линзу и невольно думал о том, что мои сны, не стесненные узкими рамками экрана, намного реальнее плоского и бесцветного телевизионного изображения…
Стараясь отвлечься, я начал рассматривать комнату Траха. По размерам и обстановке она в точности соответствовала моей комнате. Как ни странно, но здесь царил порядок: зная Траха, я не поверил бы в его аккуратность.
За ужином Трах спросил меня:
— Константин Петрович, вам… э… не покажется нескромным, если я задам один вопрос?
— Пожалуйста.
— Вы рассказали о своем сне… ну, насчет Волги… Меня интересует один момент. Вы сказали, что не только видели Горький, но слышали в этот момент мелодию. Так вот, какую именно мелодию? Можете вспомнить?
— Конечно. Я еще утром сообразил. Это была Балакиревская увертюра на темы трех русских песен.
— Балакирев? — Трах недоверчиво посмотрел на меня. — Ах, Балакирев! Конечно, конечно…
Он встал и, не прощаясь, направился к двери, что-то насвистывая на ходу.
— Николай Андреевич, — окрикнул я его. — у вас не найдется что-нибудь почитать о снах и сновидениях?
Трах повернулся, хитровато посмотрел на меня.
— Найдется, сейчас принесу.
Через полчаса, лежа в кровати, я перелистывал популярную брошюру. К сожалению, узнал я немногое.
Днем, когда человек бодрствует, кора головного мозга находится в состоянии возбуждения. Это возбуждение, однако, не охватывает всю кору- оно ограничивается отдельными очагами, расположенными вперемежку с очагами торможения. Получается нечто вроде “мозаики” действующих и бездействующих участков. “Мозаика” подвижна: в зависимости от нашей деятельности возбуждаются попеременно то одни, то другие участки коры.
Во время сна динамическая мозаика сменяется устойчивым торможением всей коры головного мозга. Торможение возникает первоначально в одном каком-нибудь участке, а потом уже распространяется — “иррадиирует” — на соседние. Как вода при наводнении заливает все низменные места, так и торможение охватывает кору больших полушарий, оставляя только маленькие островки. Эти островки — “центры сна”. Они продолжают бесконтрольно работать, вызывая фантастические и нелепые сновидения.
На этом я прекратил изучение брошюры. В ней явно чего-то не хватало. Ведь мои сновидения не были ни фантастическими, ни нелепыми. Чем же их следовало объяснить?..
Заснул я мгновенно. На этот раз я не ставил будильник. Но утром какой-то внутренний толчок разбудил меня. Я успел заметить время — семь часов, — и сейчас же снова погрузился в сон.
…Видение возникло из темноты и первые мгновения было скрыто серой дымкой. Потом выплыл краешек солнечного диска, и я увидел море, горы, покрытые соснами и буком. Какой-то голос подсказал: “Ты видишь восход солнца с вершины Ай-Петри”.
Южный берег Крыма! Я жадно рассматривал виноградники, парки, сады, белые корпуса санаториев…
Дрогнув, видение изменилось. Теперь вокруг меня были огненные цветы канн, темная хвоя, пушистые мимозы, веерообразные кроны пальм, подстриженные шапки лавра. В просветах зелени мелькнули знакомые контуры белых зданий, и я понял: “Ялта”.
Тотчас же неведомая сила подхватила меня и, вызывая странное ощущение полета, повлекла куда-то вверх. Далеко внизу осталась Ялта, и я увидел с высоты птичьего полета Гурзуф, Алушту, Судак.
Я опускался и вновь поднимался. Внизу проплывали санатории, пляжи, набережные… С улиц Гурзуфа я любовался Медведь-горой, в Судаке видел развалины средневековой генуэзской крепости…
А сон продолжался, и таинственная сила несла меня над крымским побережьем…
Потом все исчезло. Я видел только цветущую акацию, купался в море белых лепестков, полной грудью вдыхая их пряный запах…