— Вы встретитесь с Клеманами?
— Да.
— А мне не стоит… — она не горела желанием идти с Мориарти, но в её обязанностях значился пункт «личная безопасность», а потому не спросить Ева не могла.
— Нет, — резко перебил он её. — Делай то, что я сказал.
— Что ж, ладно. Тогда, если я правильно понимаю, эту неделю вы будете исполнять свою часть плана. Что делать мне?
Он взглянул на Еву так, как смотрят на несмышлёных детей, прибавив к этому долю отвращения.
— Поешь, попытайся справиться со своими нервами и обдумай свою историю.
— Историю? — переспросила Ева.
— По объективным причинам я не могу представить тебя, как бывшего агента MI-6. Подумай о том, кем бы ты могла быть. Возможно, смени имя.
— Я думала, подобные дела — ваша прерогатива.
— Я не могу делать всё. При том, тебе будет легче следовать собственной легенде.
— Хорошо.
Ева до боли сжала в руках ключи, которыми вскоре ей пришлось открыть массивную металлическую дверь под номером 11. Всю дорогу до квартиры в её голове вертелись мысли о Джулсе Клемане. Из прочитанного материала у неё сложился практически цельный образ, не хватало только личных наблюдений. Этот человек был, однозначно, силён, причём в этом понятии собраны в совокупность ум, интуиция и угрожающе большая власть. И всему этому придёт конец от её рук. «Быть убийцей куда сложнее, — думала Ева, — чем направлять их». Когда-то её работа предполагала координацию действий разведгрупп и спецотрядов. Она помогала убийцам найти их цели — так бы сказал её отец. На самом же деле, всё было куда сложнее. Её работа проводилась под чутким контролем, но включала в себя весомую долю знания дела, инициативы и полного отсутствия гуманности. В каком-то смысле, смерти людей, что погибали под градом пуль отрядов, курируемых Евой, были на её совести. Она сама становилась убийцей, вот только никогда не ощущала этого. Сейчас приходилось брать на себя роль той самой машины, ведомой странными приказами извне.
Сидение перед окном отвлекало Еву от навязчивых мыслей и нападок волнения. В квартире было темно, ведь близился вечер, а ни одна из десятка ламп не горела. Там не было вычурно, Мориарти, похоже, был приверженцем строгого минимализма. Не столь большая квартира, что играла роль, скорее, ночлега, обставлена скромно и функционально. Ева ещё не успела в ней осмотреться, она оставила это дело на более подходящее время. Сейчас она предпочла сидеть в своей небольшой спальне под самой мансардой, взирать на объятый вечерним сумраком Париж и делать небольшие заметки по поводу её «истории». На листе с надписью «ЛЕГЕНДА» было выведено всего несколько строчек: «Ева … (стоит придумать фамилию!), 29 лет, Брайтон, сирота». Она никогда не умела писать складные и красивые рассказы, предпочитая громоздкому литературному стилю скромную и лаконичную деловую речь. Сейчас бы ей точно пригодилось это умение. Для неё закат — просто закат, а звёзды — всего лишь звёзды. Она не романтик по натуре. Мир видится Еве одним грязным пятном буквальности, в котором нет светлых мест. Возможно, это и к лучшему. Пусть её история будет такой же, как и всё вокруг — избавленной от любого романтического бреда и красочных слов. А в качестве псевдонима послужит фамилия её бывшего жениха — Доуз. В конце концов, она когда-то мечтала её получить, до того, как умерла. Так и появилась Ева Доуз — пока безработная и со скудной предысторией, но это было только начало.
Касаясь рукой низкого потолка, Ева думала о том, что пора выбросить блестящий кусок серебра, украшавший её безымянный палец. Это всего лишь символ того, чего уже давно нет. Сказав мысленно эти слова, она ощутила, как грудь сдавило болью.
«Ева Доуз — ну что за глупое имя?» — так она однажды спросила у него.
— Глупой была только ты, — тихо шепнула Ева, отводя взгляд от кольца. В Париже уже вовсю сияли ночные фонари. Они отбивались от тёмной глади Сены, кренились и искажались в ней. Квартира Мориарти была неподалёку от набережной Селестен, из её окон открывался неплохой вид на весь Отель-де-Виль[3]. Этот округ был слишком шумным и суматошным днём, чему способствовали старинная архитектура и большая концентрация отелей, что, в свою очередь, привлекало тысячи туристов. Ночью он, напротив, казался тихой гаванью, в которой редкими гостями были шумные компании и неприятный вой полицейских сирен. Тишина оказалась там приятной музыкой для ушей, а впечатляющий вид — стоящим к ней дополнением.
В первую ночь Ева Доуз успела обзавестись аттестатом об окончании школы Роедин для девочек, что было близко к правде, и дипломом («К чёрту!») экономиста в Сассекском университете, что, скорее, напоминало мечту её матери. Из деталей у неё были имена родителей и небольшая слезливая история их гибели, которая вряд ли кого-нибудь заинтересует. Ближе к часу ночи, когда Ева как раз пыталась придумать себе как можно более нейтральное хобби и разбиралась с тем, есть ли в Брайтоне музыкальная школа, пришёл Джеймс. Она слышала, как хлопнула дверь в прихожей. Маленький огонёк любопытства толкал на то, чтобы выйти и хотя бы одним глазом взглянуть на Мориарти, но вспоминалась его просьба, а потому Ева обошлась лишь тем, что прислушивалась к каждому шороху в квартире. Она точно слышала, как Джеймс прошёлся коридором и заглянул на кухню. Затем было временное затишье и приближающиеся шаги, скрип лестницы и звук закрывающейся двери соседней комнаты. Ева подумала, что он однозначно устал. С этой мыслью она отложила исписанные листы бумаги и отдалась самой блаженной вещи, что скрашивала её рутинную жизнь, — сну.
Громкие глухие удары знаменовали сегодняшнее утро для Евы. Она буквально подскочила с кровати, услыхав, как по ту сторону стены в неё что-то усердно вколачивают. Времени на реакцию было не так много: Ева успела натянуть штаны, накинуть кофту и прихватить лежащий в тумбочке пистолет, прежде чем выбежала из комнаты.
— Какого… — она умолкла в тот же миг, когда распахнула дверь комнаты Мориарти.
Возле дальней стены стоял Джеймс, вбивая в неё один за другим гвозди. Они крепили собой листы бумаги с заметками, распечатками и фото. Сам Джеймс словно не заметил присутствия Евы и продолжал методично вбивать гвозди.
— Что вы делаете?
— Это схема моих наблюдений, — ответил Мориарти, рассматривая фото, что только что прибил к стене. — Иногда сложно хранить всё в голове.
— Так возьмите какую-нибудь доску. Зачем увечить стену?
— Без разницы, — отрешенно бросил он.
Ева лишь закатила глаза и облокотилась о дверную раму. В комнате Мориарти было ещё слишком темно, и лишь высокий торшер, что стоял у стены, освещал небольшое пространство. Его свет касался книжной полки, рабочего стола и странного вида инсталляции, которую сотворил Джеймс. Под его ногами громоздились большие стопки бумаг и коробка с гвоздями.
В голове Евы эхом отдавал тот злосчастный стук. Она никак не могла сосредоточиться и рассмотреть что-либо — только Мориарти и его безумное детище.
— Чёрт, я думала…
— Что кто-то решил размозжить мою голову об эту стену? — с ухмылкой поинтересовался Джеймс. — Тогда у тебя отвратительная реакция. Я успел вбить пять гвоздей, прежде чем ты пришла.
— На часах полседьмого утра. Вы хоть спали?.. — Джеймс в ответ лишь многозначительно хмыкнул. — А, к чёрту. Пойду сделаю кофе.
Ева развернулась и пошагала к лестнице, пока её не настиг голос Джеймса
— Чёрный, с молоком, но без сахара.
Она сделала несколько шагов назад и заглянула в дверной проем.
— О, нет. Я не ваша прислуга, Джеймс, как бы вы ко мне не относились. Соизволите прекратить этот бред — спускайтесь. Возможно, я оставлю вам чашечку.
На кухне Ева не смогла найти ничего, что могло бы хоть как-то сойти за еду: пустым холодильником гулял морозный ветер, а полки были практически стерильно чисты так же, как и посуда. Кто-то здесь недавно прибрался, но совершенно забыл про еду. Кофе — вот чего тут было достаточно.