Если и был человек, который вёл себя более странно, чем Джеймс Мориарти, то Ева уж точно не могла вообразить, что им окажется Ларс Труман. Странная помесь убитого жизнью циника и инфантильного дурака только что мелькнула перед её глазами, и всё, что смогла она сделать, это лишь потакать чужим причудам. Раньше Ева считала себя человеком, неплохо адаптирующимся в неординарных ситуациях, но сейчас, сидя в одиночестве среди толпы молодых и слишком шумных посетителей кафе со звучным названием «Lost peace», она чувствовала себя глупой, совершенно глупой.
Во время поисков парковки, на которой она оставила машину, Ева несколько раз попыталась дозвониться Мориарти, но механический голос из динамиков телефона всё повторял: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Позвоните позже или оставьте сообщение после…», и она всегда выключала на этом самом моменте, сгорая от злости. Как ей поступить? Всё идет не по плану. Труману глубоко плевать на то, что она хочет ему предложить. Вероятнее всего, он и слышать не захочет о сделке, и, как итог, Ева провалит свое второе задание, так его и не начав.
«Что ей делать?» — столь тривиальный и очевидный вопрос беспокоил её весь оставшийся день. Метание от мысли к мысли сводило с ума, в один момент Еве хотелось бросить всё, а уже через секунду она готова была вновь встретиться с Труманом и, стоически выдержав весь поток маразматических мыслей, хотя бы попытаться сделать свою работу.
Ближе к вечеру Ева попыталась детально прокрутить в голове весь их диалог с Труманом, чтобы понять, как ей стоит вести себя при следующей встрече. Странное ощущение двойственности пропало, когда она опустила последнюю часть из беседы. Труман выглядел уставшим, она не ошибалась, когда сказала это ему. В шумном кафе, по соседству с ней, он выглядел чертовски одиноко и отстранённо. Здешняя живая обстановка словно отторгала его, толкая в самый дальний угол, там, где лучше всего видно внешний мир и его беззаботную чистую красоту. Труман устал от жизни, но, в отличии от тех расточительных богатеев, что в поисках острых ощущений решаются на прыжок с парашюта или полёт в открытый космос, Ларс всего лишь покидал свою привычную среду и нырял в мир обыденности, лишённый лоска и шарма.
Засыпая, Ева сравнивала ожидания от встречи с тем самым великим и ужасным Труманом с впечатлениями после неё, и ей хотелось истерически смеяться от абсурдности и противоречий.
Утром она совершенно точно была уверена, что опоздает, ведь впервые за последние несколько лет ей пришлось выехать, не рассчитав времени поездки. Пробки были неминуемым спутником каждого утра, по крайней мере, так всегда казалось Еве. Вопреки ожиданиям, она добралась до Монте-Карло уже через полчаса, и, когда на часах было без десяти минут восемь, Ева уже стояла у двери дома номер 13 по бульвару Монтье. Это сооружение было весьма заурядным и выделялось среди других однотипных построек лишь блестящей металлической вывеской «Accademia Fine Art». Глупо было полагать, что здесь будет открыто в такую рань, но Ева таки решилась дёрнуть большую стеклянную дверь. И вновь она пришла в изумление, осознав, что эта галерея или какой-то арт-центр уже открыт.
Старушка на входе одарила её задумчивым взглядом и, глянув в свой большой блокнот, сказала:
— Мисс Доуз, верно?
— Да, — ответила Ева.
— Вам туда, — она указала в сторону коридора. — Идите прямо и никуда не сворачивайте. «Гитарист» будет в самом конце, рядом с другими картинами Пикассо.
Ева миновала несколько огромных и совершенно незнакомых ей работ, отмечая для себя, что всё это место выглядит до боли пустынным. Её шаги громким эхом проносились по коридору, отчего пространство начинало казаться бесконечным. От белого цвета стен уже начинали болеть глаза, а запах сырости и недавнего ремонта вызывал лишь желание удрать оттуда в куда более уютное место. В конце коридора был длинный зал, который венчал большой стенд: «Пикассо. Выставка частной коллекции месье М. Д.». Если и был в этих картинах хоть малейший смысл, то Ева просто не хотела его понимать — искусство было для неё сродни ядерной физике: титаническая работа и на выходе впечатляющий результат, который едва ли понятен хоть десятой доле людей. Художники пусть остаются художниками, а шпионы — шпионами, у всех своё ремесло. Ева могла лишь расслаблено прогуливаться мимо картин и читать их незамысловатые названия. «Старый гитарист» был в самом конце зала, и Ева предпочла не гнать во весь опор, ведь Трумана все равно ещё не было, а возможность мирно пройтись мимо таких картин выпадает не так часто. Были весьма странные, на её вкус, полотна, а имелись и вовсе мрачные. На одном из таких были изображены силуэты людей, окутанные глубоким мраком. Название оказалось ещё страннее, чем картина:
«Хоть ___________не осилишь тьму,
Во мгле____________________ лучей
Не уходи ______________во тьму».
Нечто знакомое было в этих строчках. Ева все всматривалась в них и не могла понять, что это — причуда Пикассо или ошибка галереи. Название странное, слишком уж обрывчатое. Присмотревшись к надписи, Ева заметила, что, в отличие от других табличек, где надпись была выгравирована на металле, эта была приклеена, причём весьма неумело. Поддавшись мгновенному порыву, она дёрнула за уголок тонкой бумаги и отклеила её от таблички, на которой было написано: «Les Noces de Pierrette». Это было похоже на дежавю. Глядя на последнюю строчку, Ева вспомнила ту самую странную записку, что она подобрала на улице Парижа. «Не уходи во тьму», — вторило её сознание. Что это значило, оставалось для Евы загадкой. Тьма жизни, тьма, как тень, или что-то более фактическое — она об этом не знала.
— Вы уже здесь, — констатировал Ларс Труман, шагая через зал. — Давно?
— Несколько минут.
— Чудесно. Как вам картины?
— Никогда не любила Пикассо, — честно призналась Ева.
— Я тоже.
— Тогда, почему мы здесь?
— Моя дочь любила Пикассо, а я никогда его не понимал. Мне нравилась всего одна его картина: печальный старик на закате лет играет свою, может быть, последнюю песню. Есть в ней что-то пророческое.
Ева не поддерживала меланхолию Трумана. Это было раннее утро, и она точно шла в это место за конкретикой, а не за праздными философствованиями о пророческой стороне картин Пикассо.
— Какую работу вы хотите предложить мне, Ларс? — прямой вопрос Евы весьма быстро разрушил возникшую атмосферу эстетизма, так хорошо подходящую для того места.
— Так уж случилось, мисс Доуз, что это моя последняя поездка. Скоро, если не сразу, меня снимут с должности мои же люди. Но мне уже будет плевать на это. Я всегда знал, что только прикидываюсь живым, строя иллюзорные планы, достигая ненужных целей. Моя жизнь дано уже прекратилась. Осталось только закончить некоторые дела, отдать долги и «уйти бесповоротно во тьму».
— Вы словно хороните себя раньше времени.
— Имею право. Я устал, мисс Доуз. Мир утомляет, когда причин умереть куда больше, чем поводов жить. Мне нужно лишь ваше присутствие и внимание. Я расскажу вам две истории, а третью, Ева, вы поведаете мне сами.
— Зачем мне это?
— У мёртвых не так уж и много собеседников, мисс Брэдфорд.
— Так вы знаете…
Теперь Ева поняла, к чему была эта встреча: Труман должен был проверить её. Весьма разумно с его стороны. Похоже, её текущий статус совершенно не смущал Ларса, а от того Еве становилось немного спокойнее. Она не боялась быть раскрытой, ведь точно знала, что возможно найти её. Конечно же, Ева скрывалась всё то время, что была формально мёртвой, но в мире объективов она, как ходячая мишень с табличкой «Spotlight» в руках. Она и вправду была в центре внимания, хоть и не осознавала этого до конца в Британии. Выходя за хлебом или наслаждаясь свежим воздухом из окна машины Морана, Ева всегда была под прицелом тысяч видеокамер, к которым как MI-6, так и журналисты вполне легко могли получить доступ. То, что Труман нашёл её (по акценту, лицу или вымышленному имени) не было проблемой, ведь его, похоже, мало интересовало происхождение Евы, да и о Мориарти он ни черта не узнал.