— Аппаратура. Сверхнадежная аппаратура вот уже три тысячи лет… ваших, земных лет передает нам подробную информацию.
— Понятно! — улыбнулся Дмитрий. — Летающие тарелки.
— Тарелки?
— Спокойно, дорогой Ратен. Боюсь, что скоро спрашивать буду не я, а вы… Но пока буду я. Вы женаты?
— Женат… — растерянно сказал Ратен. — Женат, конечно. А что?
— И дети есть?
— Трое.
— А березы? Березы у вас есть?
— Берез у нас нет.
— А кошки?
— Кошек тоже нет. Есть другие животные, похожие на кошек, только у них шерсть совсем короткая. Они почти голые.
Ратен отвечал спокойно, но Дмитрий чувствовал, что он недоумевает.
— Простите, Ратен. Вопросы, должно быть, глупые. Мне хочется узнать вас поближе просто как человека. Как-никак, я первый землянин, с которым вы беседуете.
— Нет, — сказал Ратен. — Вы не первый. Первый был Одалий Царух, надсмотрщик над рабами, строившими пирамиду Хеопса.
— Так-так… Противный, должно быть, мужик был?
— Нет, почему? Просто время такое было. Рабовладельческий строй.
Дмитрий поморщился. Такой безвкусной шутки он не ожидал.
— Должен сказать, что вы хорошо сохранились для своего возраста.
— Да-да, я понимаю… — Ратен подошел к окну и поднял фрамугу. — Я понимаю ваше недоверие. Но слушайте меня внимательно. О кошках мы поговорим потом.
Лицо его стало строгим. Почти торжественным.
— Я не буду объяснять вам суть явлений, которые вы пока не сможете понять и которые даже у меня на родине понятны далеко не каждому… Мне шестьдесят лет, но за эти годы я сумел прожить несколько земных тысячелетий. Не я один — вся наша планета… Мы были у вас на заре вашей цивилизации. Было несколько экспедиций. В Сирии, в Египте, на острове Мадагаскар, в Тибете.
Зачем мы прилетели? Чтобы установить контакт с землянами? Приобщить вас к нашей цивилизации? Нет! Вы поймите — мы обживали Вселенную, мы вышли в открытый космос, практически в беспредельный космос, и Земля была для нас островом в звездном океане…
Теперь представьте себе, Дмитрий, чувства, которые испытали наши первые космонавты, высадившись на Земле. Вы спрашиваете, есть ли у нас березы? Нет, у нас нет берез, нет черемухи, у нас другие цветы и другие птицы… Но это мелочи. Мы встретили человека! Он только что изобрел колесо, был дик, жесток, примитивен, но это был человек на двух ногах и с глазами!.. Вы простите мне сбивчивость моего рассказа.
Мы решили не вмешиваться в вашу историю. Это ни к чему хорошему не приводит, и вы это, должно быть, понимаете… Но мы вмешались! Невольно, без умысла, просто потому, что у нас не было опыта.
Последствия этих вмешательств неисчислимы…
Вы сказали, что знаете основные догматы ваших религий, легенд, ставших потом религиями. Уничтожение Содома и Гоморры. Вознесение Еноха на небеса. Хождение Иисуса Христа по воде, чудеса с воскрешением Лазаря, с двумя хлебами, которыми Иисус накормил семь тысяч голодных!
А сколько подобных фактов вам перечислят религии других народов!
Суеверия и невежество древних превратились в централизованные религии, в аппараты насилия, жестокости, эксплуатации. Костры Нерона, инквизиция, гонения на мавров, бесчисленные религиозные войны, крестовые походы — вся эта лавина рухнула на человечество только потому, что кто-то сдвинул первый камушек… Это камень сдвинули мы.
Ратен замолчал.
— Дальше? — попросил Дмитрий.
— Дальше — вы уже знаете… Совсем недавно, с большим опозданием, мы получили информацию о последствиях своей неосмотрительности. Мы увидели, к каким чудовищным бойням привело экономическое неравенство, возникшее при прямой поддержке религии! У вас идет сейчас война, мировая война, каких еще не было. Не трудно представить, что будет дальше, даже если пока народы разойдутся с миром… Человечество стоит накануне великого открытия деления атома. Вы ученый, вы представляете себе, что за этим последует?
Дмитрий уже все понял. Догадался.
— Дальше будет открытие управляемой термоядерной реакции, — сказал он, — Нейтронный двигатель. Пульсация гравитонов. Тоннель времени. Полет к звездам. И так далее, до бесконечности…
— Вы провидец, — тихо сказал Ратен. — У вас были гениальные провидцы. Леонардо да Винчи, Жюль Верн, Роберт Годдард… Ваша история развивается по единым законам диалектики, но возможны случайности. Рецидивы варварства, мракобесия. Теперь я отвечу вам на вопрос, который вы мне не задали: зачем я прилетел на Землю? Затем, чтобы земляне знали — религии, цементирующие сейчас вашу политическую жизнь, — всего лишь грандиозная нелепость! И моя миссия — открыть глаза людям Земли. Пока не поздно.
— Поздно, — сказал Дмитрий.
— Вы думаете? — упавшим голосом спросил Ратен. — Но почему?
— Я вам сейчас объясню, вернее, покажу, почему, дорогой Ратен, но сначала — вам не кажется, что у вас несколько преувеличенное представление о той роли, которую вы сыграли в нашей истории? Скажу по-другому: неужели вы серьезно думаете, что религию можно экспортировать?
— Элементы религии, ее атрибутику…
— О! Это уже другой вопрос. Частности. Поводов для возникновения суеверий, культов, религии сколько угодно и без пришельцев с неба. Удар молнии, комета, извержение вулкана — разве не достаточно? Вы можете возразить — но не в образе человека? И в образе человека тоже. Зачатки телепатии уходят в далекое прошлое, и кожное зрение, и другие более поразительные психические феномены — и вот вам уже готовы ясновидцы, святые и так далее. Религия закономерна, мой дорогой гость, и я думаю, не мне вам об этом говорить.
— Да, конечно, — снисходительно улыбнулся Ратен. — Вы правы. Но вы правы вообще… Разберем такое положение. Смерть человека — закономерна. Он умрет рано или поздно. Но если я по оплошности убью человека, разве я могу утешаться тем, что он все равно в конце концов бы умер?
Дмитрий расхохотался.
— Ну знаете! У вас просто комплекс вины. И потом — вот не думал, что софистика так живуча! Если ваше посещение Земли в какой-то мере и стало элементом наших религий, ну, что ж, считайте, что мы породнились… Однако давайте перейдем к делу. Согласны?
— Согласен, — кивнул Ратен и поудобней устроился в кресле.
Прежде чем включить Информаторий, Дмитрий еще раз оглядел свое жилище. В камине по-прежнему пылали сосновые чурки, на лавке у порога дремал кот, тикали ходики с кукушкой. Модель первого самолета Можайского растопырила перепончатые крылья.
"Ларин прав, — подумал Дмитрий. — Не столь страшна психологическая несовместимость при контактах, сколь обыкновенное несоответствие уровней информации. Две высокие встречающиеся стороны боятся травмировать друг друга своим величием. Сейчас я впущу в эту таежную избу двадцать второй век, и моему заблудившемуся во времени гостю станет неуютно…"
Не поднимаясь с кресла, он включил большой канал Информатория. Тяжелые шторы на стене разошлись, ярко вспыхнул экран.
— Обычно я не позволяю себе пользоваться каналом в личных целях, — сказал Дмитрий. — Но будем считать, что у нас с вами особый случай.
Ратен подался вперед. В мертвенном свете экрана лицо его казалось бледным. Может быть, он действительно побледнел, потому что пятиметровое зеркало телевизора, вспыхнув, тут же исчезло, поглощенное стереоскопическим эффектом. Перед ним открылось окно в мир. На планету Земля, где сегодня, по его хроноскопу, был ноябрь тысяча девятьсот пятнадцатого года…
Он слишком хорошо знал историю последних лет.
Всего полтора десятилетия прошло с тех пор, как был построен первый примитивный радиопередатчик, и потому его прежде всего поразил сам телевизор. Но это длилось всего несколько мгновений, уступив место ощущениям более сложным и неожиданным…
Сперва он увидел знакомые очертания Берингова пролива: камера словно парила в космосе, опускаясь все ниже и ниже, и через минуту Ратен уже мог различить тонкую серую нитку, протянувшуюся между Азией и Америкой. Это была плотина, соединившая материки. Камера чуть задержалась над шлюзом, в котором, как в садке, плавали океанские суда, потом стремительно пересекла материк и повисла над циклопическим сооружением, похожим сверху на морскую звезду.