Одним из традиционных и очень любимых мной развлечений были походы с мамой на Крестовский рынок. И знаете почему?.. На то были две причины. У самых ворот рынка бабки, закутанные в зимнее время платками до бровей, продавали красных петушков на палочке. Никакие «сникерсы», «баунти» и «твиксы» не могут идти в сравнение с этим необыкновенным лакомством! Взрослые вообще ничего не понимают в том, что такое настоящая сладость, они не способны ее оценить в полной мере. Им подавай конфетную обертку, и чтобы название фабрики на ней было напечатано, и какой сорт, и еще кучу других, совершенно не связанных с настоящим удовольствием глупостей. А красный петушок на палочке!.. Нет, нет и еще раз нет!!! Невозможно передать словами то наслаждение, которое ты испытываешь, держа во рту эту сладкую птичку!.. Она потихоньку становится все меньше, все тоньше, и ты время от времени вынимаешь ее изо рта, чтобы посмотреть, сколько же еще продлится это неслыханное удовольствие?! И лишь когда на гладко обструганной палочке не остается даже следов карамели, ты понимаешь: сказка окончилась. Это была первая причина, имевшая, так сказать, некий кондитерский привкус. И, признаюсь, не раз и не два мне удавалось удовлетворить желание, то есть уговорить суровую маму купить мне вожделенного петушка.
Вторую я бы отнес к разряду… интеллектуального удовольствия. Оговорюсь сразу, мне так и не удалось испытать его, и, скажу честно, я об этом горько сожалею. Слева от входа на рынок размещалось фотоателье, хозяином которого был самый настоящий горец: на плечах у него горбатилась бурка, на голове – лохматая папаха, на поясе висел огромный кинжал, а большие отвислые усы на смуглом лице придавали его облику суровую неприступность народа, совсем недавно спустившегося с Кавказских гор. И сколько мама ни говорила мне, что зовут этого фотографа не Шамиль, а Шмуль, я верил ей с оговорками. «Наверное, – думал я, – среди горцев, как и среди русских, тоже иногда попадаются евреи». Но не национальная принадлежность хозяина фотоателье привлекала меня. Прямо на улице перед входом в ателье висело огромное, как мне тогда казалось, панно, на котором был изображен джигит, скачущий на коне. Сильно увеличенная копия картинки с крышки коробки папирос «Казбек». Художественные достоинства полотна мало волновали меня. И на то, что передние ноги коня были гораздо длиннее задних, и на то, что горы за спиной джигита сильно смахивали на то, как я рисовал шторм на море, мне было абсолютно наплевать! Главным достоинством этого художественного произведения было то, что в том самом месте, где должно было красоваться лицо наездника, зияла дыра. Любой желающий мог вставить в эту дыру свое лицо и получить навеки свое конное изображение. И стоило это удовольствие всего 10 рублей. Но мама почему-то не хотела потратить такую незначительную сумму на то, чтобы сделать меня счастливым человеком. У одного из старших мальчишек нашего двора была такая фотография. Он наклеил ее на коробку папирос «Казбек» и с шиком всякий раз доставал из кармана, угощая приятелей. Ему завидовали все. Без исключений.
В раннем детстве я был очень болезненным ребенком. Ветрянка, корь, воспаление среднего уха, свинка, ангина… Короче, переболел всеми обычными детскими болезнями, кроме скарлатины. С этой дамой мне в жизни встретиться не довелось.
Я любил болеть. Пока у меня держалась температура, бегать по полу мне было запрещено. Поэтому родительская кровать на это время застилалась шерстяным одеялом, и меня пускали на нее вместе с игрушками. У мамы было много разных подушек – больших и совсем маленьких. Она называла их «думками». И вот с их помощью я мог превращать кровать в Северный Ледовитый океан и пускать мимо белоснежных айсбергов свой деревянный кораблик и пластмассовую лодочку с красным флажком на корме. На шерстяном одеяле бушевали шторма, дули холодные норд-осты, а моя флотилия отважно пробиралась к неведомым и неоткрытым пока еще островам. Вслед за этим те же подушки превращались в таинственные пещеры, где прятались мои оловянные солдатики, сражавшиеся с кровожадными разбойниками и лихими пиратами.
Для нас, малышей 40-х годов, заводские, красивые игрушки были редкостью. Шла война, и взрослым было не до игрушек. С набитым опилками зайцем, согласитесь, играть не очень-то интересно, а настоящих мальчишеских игрушек – раз, два – и обчелся. Оловянные солдатики, металлический пистолет, стрелявший пистонами, и грузовик, у которого все время отваливались колеса. И все же была у меня игрушка, которую я не променял бы ни на какие блага мира. Деревянная Царь-пушка!.. Она стреляла деревянными ядрами. Пружинка, правда, была у нее слабенькой, и ядра эти не вылетали, а вываливались из пушечного ствола и падали тут же на пол, рядом с колесами, – но какое это имело значение? Я нашел этой пушке совершенно новое, неожиданное применение. Стоило перевернуть ее набок, и пушечное колесо волшебным образом превращалось в руль автомобиля. Я мог часами сидеть за этим «рулем» и, фырча, бибикая, пуская пузыри, мчаться с бешеной скоростью на машине по улицам Москвы. Это была моя самая любимая игра!.. Мама говорила потом, что, когда я «сидел за рулем», она могла спокойно заниматься своими делами.