Обиднее всего было то, что она не позволила мне взять немецкие кресты, которые остались на офицерском френче. Тетушка моя была истинной патриоткой и посчитала такой поступок самым настоящим предательством. А я чуть не плакал от обиды, представляя, какой эффект произвели бы эти ордена у нас во дворе в Капельском переулке. Может, и мраморный горшок в ее глазах являл собой идеологическую диверсию. Как знать?! Единственное, что мне удалось вымолить у непреклонной большевички, это детские книжки на немецком языке – очень уж красивыми были в них картинки.
Война закончилась
Во время войны мы с мамой никуда не выезжали на лето. Дачи у нас никогда не было, а о курортах в то суровое время никто даже не заикался. В жаркое время года мы гуляли или в Ботаническом саду, о котором я уже говорил, или в парке ЦДКА (Центрального дома Красной армии) на площади Коммуны. Конечно, мою заботливую маму такой отдых совершенно не устраивал. Хотя бы летом ее ребенок должен дышать чистым морским воздухом, а не выхлопными газами!.. Поэтому, когда летом 45-го Илечка сообщила, что на Рижском взморье, в Майори, есть совершенно пустая дача, мама, ни секунды не раздумывая, бросилась добывать пропуск мне и себе, чтобы улететь в Ригу. Без специальных пропусков в Прибалтику тогда не пускали.
Поезда регулярно не ходили, а если и случалась оказия, то лишь от случая к случаю, и добраться от Москвы до Риги можно было за несколько суток. Не знаю, каким чудом, но моей героической маме удалось-таки получить заветный пропуск и место в транспортном самолете. Все складывалось как нельзя удачно. Но когда мы прибыли на аэродром, выяснилось, что лететь нам предстоит не на пассажирском, а на американском десантном «дугласе». Никаких кресел в «салоне» не было и в помине, вдоль борта стояли узенькие скамейки, а посреди в полу находился люк, через который прыгали на землю отважные парашютисты. Весь полет мама страшно волновалась. Ей все казалось, что пилот нечаянно нажмет не ту кнопку (самолет-то американский, все надписи на иностранном, откуда ему знать, какие кнопки когда следует нажимать?). И само собой получалось, что конечно же люк под нашими ногами непременно раскроется и мы все конечно же вывалимся наружу. Я сидел у мамы на коленях, и в этом заключалось главное неудобство этого восхитительного полета. Она судорожно прижимала меня к себе, все время что-то шептала, мешая смотреть в круглое окошко, за которым под нами медленно проплывала земля. Впервые я видел свою мамочку не на шутку испуганной и не мог понять, чего она так боится, потому что сам я испытывал необыкновенный восторг: земля с высоты птичьего полета была такая красивая! Страха не было совершенно. Очевидно, по своей детской неосведомленности, в отличие от мамы, я не догадывался, какую опасность таит в себе люк, что находится у нас под ногами.
Таким образом, проведя четыре с лишним часа в полете, я очутился в городе, который вскоре станет для меня родным. Главное преимущество Риги перед Москвой заключалось в том, что находилась она на берегу «янтарного моря». Благодаря неуемному желанию мамы организовать для своего первенца полноценный отдых, я в четыре года впервые оказался в Юрмале на песчаном берегу Рижского залива. Так почему-то латыши называли свое потрясающее море. До этого я знал, что есть места, где много воды. Например, в Москве-реке или же в двух прудах, на берегах которых я часто гулял с мамой. Первый, поменьше, находился в Ботаническом саду, другой, побольше, в парке ЦДКА. Но тут!.. Вода уходила далеко за горизонт, и не было ей конца и края, и казалось, там впереди, где небо соединяется с водой, кроме этой самой воды, ничего не существует.
Это было потрясающе!..
Приехав на сверкающей черным лаком трофейной машине в Майори, мы столкнулись с первым неудобством: оказывается, квартал, где находилась наша дача, охраняли войска НКВД и, прежде чем попасть туда, надо было предъявить пропуск молоденькому солдатику с винтовкой в руке. Грозно выпалив: «Пропуск!..» – он густо покраснел и, переминаясь с ноги на ногу, стал перекладывать винтовку из одной руки в другую. Не знал, бедный, куда ее деть. Думаю, если бы коварные диверсанты вздумали напасть на нас, в лице этого воина они получили бы достойный отпор.
Мама была очень довольна нашей жизнью на взморье. Помимо того, что нас охраняли, нас еще и кормили. Рано утром к нам приезжал другой солдатик, который привозил еду в кастрюльках, надетых одна на другую. Мама называла эти кастрюльки «судками». Так что ей надо было только разогреть еду, и больше никаких хлопот. Настоящий дом отдыха или санаторий. Маме солдатская еда не очень нравилась, но другого выхода у нас не было: магазины еще не работали, на рынке продавали только клубнику, а питаться одной рыбой, которую в плетеной корзинке приносила нам чистенькая, аккуратненькая женщина в накрахмаленном белом фартуке, тоже было нельзя. Толстые золотые рыбешки назывались «реньдес», а длинные, похожие на змей, «луциши». «Реньдес» в переводе на русский означает всего лишь «салака». Но какая салака, доложу я вам! Она не идет ни в какое сравнение с той, что продается сейчас в наших магазинах. Выловленная ранним утром, она появлялась на нашем столе максимум через час после того, как была вынута из коптильни. Даже бока ее еще хранили тепло. Какое это было объеденье! С тех пор я на всю жизнь полюбил рыбу, а за то наслаждение, которое я получаю, когда удается съесть несколько рижских миног, «честное слово, Родину продам!..». Так говорил один наш знакомый.