— Дома поедим, если устала, сюда доставят, — без претензий вообще пожал плечами, когда Тала начала сонно извиняться и обещать, что сейчас себя в порядок приведет. — Ты мне и так нравишься. Шикарно выглядишь, чудо, — усмехнулся и поцеловал ее жарко, притянув за плечи.
А ведь она все в той же футболке была, что утром у него одолжила. Новая шелковая ночная сорочка так и осталась в неразобранных пакетах после шоппинга… Ее это до глубины души тронуло тогда, слова растеряла, сама потянулась и крепко обняла, до восторга благодарная за это понимание! Протянулось что-то зыбкое тонкой нитью от нее к нему, трепетное, звонкое…
Вот и вчера, когда Тала уточнила, что собирать, он только сказал, чтоб на себя ориентировалась и не смела замерзнуть. Ну, она и выполнила эти пожелания.
Так что, отчего его друг так на нее уставился — не ее беда и забота.
Денис, казалось, с таким же интересом за всем следил. И даже, похоже, доволен чем-то остался. На несколько мгновений повисло молчание, которое перебил официант, принесший их кофе.
— Садись, — передав ей чашку, Шустов подвел Талу к дивану. — Нам с Гришей еще надо момент обсудить, — добавил Денис.
И, забрав свой кофе, отошел вместе с другом.
Тала и не пыталась возражать или участвовать в их обсуждении, ярко помня ситуацию с документами и требованием Дениса никаким боком не касаться его дел. Да и не тянуло ее даже краем глаза в такое заглядывать. Своих проблем с головой!
Так что осталась сидеть под «опекой» Максима, медленно потягивая кофе и… ощущая себя почему-то собачонкой, которую, спасибо, что не сдали в багаж.
И это все вместе с каждым мгновением только больше напрягало.
Вся ситуация с ее непонятным положением и отношением Шустова. С его абсолютным игнорированием ее мнения и даже не предусматриваемым выбором. При том, что Тала ничего не могла противопоставить человеку таких ресурсов и положения.
Вот зачем она Денису в Стамбуле, если они едут по делам, которых он велел ей не касаться ни в коем случае? Не понимала. А в свете общей обстановки это сильно тревожило.
Денис каждый шаг ее… ну, не то чтобы контролировал… Вроде бы и нет. Однако все было очень непросто. Тале ничего не запрещалось, но Шустов хотел знать обо всем, о каждом ее решении и выборе, он спрашивал, интересовался, ставил сопровождающих. Как бы из верных и лучших побуждений, но Тале, давно привыкшей к независимости, было дико и непривычно с кем-то обсуждать свои поступки и мотивы. Да и подстраиваться нужно, потому как да, она от него сейчас зависела и строила планы на лечение и будущее в целом, опираясь на деньги, которые, так или иначе, давал Денис. К тому же еще и пыталась при себе сохранить свои же тайны.
А он… словно до игрушки дорвался какой-то, ей-богу! До вещи, которой маниакально жаждал обладать, и теперь не мог нарадоваться, что заполучил в единоличное владение. Талу как-то разом лишили любого личного пространства и всякого уединения. И никак не выходило донести до Дениса то, что ее такое отношение не устраивает.
Он просто не слышал ее!
Тала точно не ждала, столкнувшись с ним в прошлую среду, что ее вот так в оборот возьмут… Даже описать сложно было, как именно. Наверное, это нормально для семейных отношений, да и то, где-то в суровом патриархате. А когда вы вроде для обоюдного удовольствия все делаете… Ситуация виделась странной, напрягающей и пугающей временами. А в совокупности с нависшим над ней диагнозом и состоянием…
Это все таким грузом на плечи Талы давило, что нервы не выдерживали, не помогали уже и успокаивающие. Врач советовал дыхательные практики, но те совершенно Тале не давались, видимо, не тот характер. Так что она пила кофе и пыталась перед полетом упорядочить мысли.
А вот когда самолет оторвался от земли…
— Чудо мое, ты что? Боишься? — кажется, все же заметил ее состояние Денис. Еще и искренне удивился. Ну надо же! Внимание обратил…
Хм, может, потому, что Тала, не успев себя остановить, вцепилась дикой хваткой в руку мужчины, который рядом сидел?! К тому же Шустов еще и у окна ей место «уступил», чтоб любовалась видами…
Вот уж, удружил! Талу от одного вида несущегося мимо неба, земли, крена крыла самолета тошнить стало дико. И вновь та опостылевшая неконтролируемая дрожь вернулась. Не помог и теплый костюм. Горло перекрыло комом, мешая сделать вдох. «Нервное, нервное», — уговаривала себя, но удушье лишь больше страх усиливало.