Мужчины поздоровались с ней на русском, хоть и с восточным акцентом, после чего, глянув на Дениса и дождавшись от него кивка, начали молча и быстро открывать свой багаж и расставлять на столике… украшения.
Кольца, серьги, колье, браслеты… В глазах рябило от блеска золота и камней! Почему-то не по себе стало.
Тала с непониманием повернулась к Шустову.
— У меня же есть уже, Денис! Зачем? — шепотом, чтоб остальные не слышали, попыталась ему напомнить. Одними губами, казалось, не хотелось при других его в неловком свете выставлять. Но вышло все равно заметно.
Не то чтобы ее не очаровало это все. Ладно уж, хоть и не особо любила украшения, но видела же, насколько красиво и изящно — настоящие произведения искусства. Даже с тем отделом, куда он у них Талу затащил, ни в какое сравнение не шло. Только… не до украшений Тале ныне. А сказать Денису честно об этом — и страшно, и стыдно.
Замерли на секунду, он внимательно ей в глаза смотрит. Эти торговцы, в отличие от всего, что Света успела об особенности турецкой торговли ей рассказать, вели себя сдержанно и молчаливо, тут особо не пошепчешь. Споро надели белые перчатки и замерли, как ожидая их дальнейших действий.
Вроде полно людей в номере, а чувство, что пролети муха — все услышат. Еще и Григорий, который молча у окна стоял, а ощущение, что все своими глазами-рентгенами сканирует! Нервирует!
И вдруг Шустов только усмехнулся шире, явно забавляясь ее реакции. Глянул на Талу с непонятным выражением, от которого у нее в груди будто что-то взорвалось! Так жарко и чуть тяжело стало, но приятно, сладко… И подошел к уже расставленным украшениям, и ее потянув за собой, крепко ухватив за дрожащую от напряжения руку, так, как уже привычно это делал.
— Так, мне вот это понравилось, чудо, но я, к своему стыду, оказалось, не знаю размер твоих пальцев, — будто и не заметив ее растерянности и смущения, заявил Денис, и такая досада легкая в голосе, будто уже решил это немедленно устранить и узнать о Тале каждую мелочь.
Тревожно вновь, холодком по спине над позвонками.
Протянул другую ладонь без слов, один из мужчин тут же подал ему кольцо… Видимо, и правда, все уже Денис решил и выбрал, да и остальные исключительно на него ориентировались. Хотя… что ж тут странного? Почему-то в груди, где еще пульсировало тепло, какой-то горечью неясной пробило.
— Так… Тебя, конечно, еще кормить и кормить, пальцы переломить в своей ладони страшно, — больше себе под нос заметил Денис, примеривая это кольцо к ее руке. — Оно у них, как назло, в одном экземпляре, маленькое. Хотя, само собой, сделают, если понравится, и быстро, Айяз обещал. Но мне кажется, что… — он поднес это кольцо к ее руке. Правой…
А Талу словно током ударило! Нервы проклятые, гормоны сбившиеся, опять адреналин… Пальцы ходуном ходить стали. Вот честно, всю стало трясти так, что это очевидно, и Денис нахмурился, тут же ее крепче прижал к своему боку. А Тала все смотрела на это кольцо, взгляд не могла отвести.
Красивое. Шикарное, как Денис любил приговаривать временами. Широкое, массивное, с бриллиантами в белом золоте, а может… Не разбиралась в металлах. Только однозначное очень. Такое… на свадьбу надевают на палец. Определенно обручальное! Тут не перепутать. И…
Тала вообще ничего не понимала!
— Денис?.. — прошептала еле слышно. Вышло как-то жалобно и растерянно. Ну, как она себя и ощущала. — Ты перепутал, наверное… Это…
— Нет, девочка моя золотая, все правильно. Смотри, подходит идеально, как я и думал, — хмыкнул Денис, отметая эти ее робкие попытки его образумить.
Взял и решительно надел кольцо ей на палец. Безымянный. Правый.
Село, действительно, как по ней делали. Ощущала. Но Тала не могла взгляд от его глаз оторвать. Каких-то напряженных, мрачных, вновь начавших пылать пламенем, которого она там несколько дней не видела. Словно этот мужчина не просто считал себя в праве, а взял и присвоил ее, Талу. Сделал своей полной и неприкосновенной собственностью без всяких законов и обрядов. По своему собственному пониманию и праву сильнейшего.
И еще… он ее страх точно видел. Нахмурился, притянув к себе ближе, держа ее кисть в одной ладони, и за плечи другой.
— Чего ты боишься, чудо? — тихо и с давлением спросил, прошептав низким, рокочущим шепотом в самое ухо.