— Слава…
Лис на самом деле оказался опытным в вопросе приведения омег в порядок: оперативно напоил, уложил на диван, поставил рядом тазик и прикрыл пледом. Очень быстро, но сквозила в его движениях какая-то неподдельная нежность и забота. Дин присел на диван, молча наблюдая за его действиями, и предвкушая ближайшие недели неизбежной замкнутости и отчужденности своего омеги. Он невыносимо устал от этого: шаг вперед, два назад.
Лис взял первую попавшуюся бумажку со стола и быстро написал свой номер телефона:
— Это чтобы, когда он проснется, и станет задаваться вопросами типа «как я попал домой», ему было у кого узнать, — непонятно кому пояснил Лис. Дин отстраненно кивнул, невпопад отмечая, что больше всего сейчас ему хочется волком нестись по лесу, потому что он никогда не научится его понимать, никогда не пробьется сквозь эту стену скрытности. Лис помялся, закусил губу, и неожиданно опустился рядом со своим альфой, как всегда, одним только взглядом ломая лёд между ними; положил голову ему на колени и с серьезным видом заглянул в лицо.
— Дин?
— Лис?
— Я хочу попросить тебя, — тихо проговорил он, едва касаясь кончиками пальцев, — я… я перееду обратно в свою комнату, когда мы вернемся в поселение.
— Хорошо, как хочешь, — Лис попытался встать, но был обратно усажен на колени. — Кто на фото? Только без всякой херни.
Омега сжался, обхватил себя руками, и еле слышно выдохнул:
— Ветровы… Видимо, был с ними знаком.
Дин прижал к себе Пару и зажмурился, слушая как его бешено стучащее сердце эхом звучит в груди Лиса. Он готов был закрыть его собой от всего мира, но как можно спасти от прошлого? Что надо сделать, чтобы больше никогда не видеть искаженного болью лица любимого? Такого сильного и слабого одновременно. Лис замер, опуская взгляд. Раньше он так поступал, только когда хотел что-то перевернуть в эмоциях Антипова. Сейчас же просто стремился совладать с собой и с непрошеной возможностью быть беззащитным.
Лис не отпускал Дина практически весь путь до дома, хватаясь за руку, держась за рукав куртки, цепляясь напряженным взглядом. Как ребенок, который боится потерять папу-омегу из виду. А ночью сам прижался, уткнулся носом, вызывая целое цунами нежности. Если бы Дин не знал, что Лис не различает запахи, то был бы уверен, что тот пытается надышаться им.
На обратной дороге до поселения Лис замотался в плед, словно гусеница в кокон, и ушел куда-то глубоко в свои мысли. Странное коматозное состояние продолжилось и дома. Дин сжимал челюсти от раздражения, но, как всегда, не пытался надавить, уважая выбор другого. Пока в одну из ночей не проснулся в холодном поту от ощущения чужого страха и беспомощности. Словно ураган ворвавшись в спальню Лиса, увидел даже во сне ненормально бледного, напряженного, сжимающего кулаки омегу. Он не кричал, не бился, но не мог проснуться и выпутаться из липких пут кошмара. «У него с тех пор кошмары по ночам» — эхом отозвались в голове слова Ярослава. Дин дернулся обнять, но остановился у самой кровати, представляя, что ему сейчас может сниться, и как это наложится на реальность. Выдохнул, включил ночник, уселся в ногах, тихонько поглаживая, не в силах оторвать обеспокоенного взгляда. Через бесконечно долгую минуту, Лис открыл безумные, заплаканные глаза, обвел комнату расфокусированным взглядом, зацепился за антиповскую фигуру и мгновенно подорвался с постели. Обвил руками и ногами, дрожа и почти всхлипывая, потерся мокрой щекой о шею. Дин вздохнул и стиснул в объятии; утешал поцелуями — легкими, почти невесомыми — всё время, пока нес к себе в спальню и укрывал обоих одеялом. Лис поворочался, устраиваясь удобней, положил голову на плечо альфы и уснул. А Дин не мог спать. Перебирал мягкие длинные пряди, вдыхал тонкий горько-сладкий аромат шоколада, и почему-то отрешенно думал, что это первый раз, когда они лежат так близко, без кучи одеяльных преград и лишней одежды. Неизменное возбуждение, всегда преследовавшее его, сейчас сменилось бесконечной нежностью, безбрежной, как пятый океан. Эдакий теплый адреналин, заставляющий совершать подвиги в его честь, делать патетические глупости и просто любить, потеряв голову. Ощущение нужности. Странная зависимость слышать его дыхание рядом. Каждую ночь, до конца жизни. Дин пролежал так до самого рассвета.
Утром Дин, вдохнув на прощанье обожаемый, какой-то особенно яркий, запах своего омеги, и на цыпочках слинял на тренировку. День пролетел, вожак был взволнован и весел, всё давалось с какой-то непонятной легкостью, будто у него внезапно появились крылья. Или будто что-то гонит в спину. Впервые уловив эту мысль, альфа аж воздухом поперхнулся: грядет какой-то катастрофический пиздец. Рванул домой и чуть не пропахал носом дорожку: заплаканный Лис сидел на водительском сидении автомобиля и дрожащими пальцами пытался вставить ключ. И куда, интересно, собрался человек без водительских прав? Заметил Дина, горестно вздохнул, вытер рукавом слезы и стал неловко пересаживаться на пассажирское сидение.
— Куда едем? — Дин бодро запрыгнул в машину, успел даже дверь захлопнуть, и вопрос задать. А потом его просто снесло запахом течного омеги. Пальцы против воли впились в обшивку, в горле встал мешающий нормально дышать ком. Вот в чем дело…
— В больницу… наверное… — Лис изогнулся на сидении, приоткрыв влажные губы.
— Ты же понимаешь, что я тебя никуда не довезу? — жалобно прошептал Дин, сжимая руль. До ближайшего поворота, а потом в замкнутом пространстве крыша у него съедет окончательно; она не держится давно и совсем.
Омега в ответ с силой стукнулся затылком о подголовник кресла и застонал. Дин прикрыл глаза и закусил губу, стараясь не смотреть на разгоряченного Лиса, сжимающего ткань штанов на раздвигающихся коленях. Тело альфы не слушалось, а руки подрагивали от еле сдерживаемого шторма внутри.
Долгий стон от очередного приступа вернул оборотня в действительность, где его омеге было очень плохо. Мозги поплыли и Дин был уверен, что его серые глаза сейчас мало походят на человеческие.
— Помоги мне…
Как просьба, как приказ. Лис уже не открывал глаза, находясь за колкой гранью осознания мира, и, оказавшись на руках, то ластился, то пытался вырваться. Дин бережно внес его в дом, положил на кровать, честно собираясь бежать по всем омегам поселения в поисках каких-либо таблеток, но Лис неосознанно вцепился мёртвой хваткой.
Дин наклонился, отцепил нежные пальчики, поцеловал каждый из них, заглядывая в любимые глаза, и не находя в них ни малейшей искры адекватности. Погладил по щеке, и, не удержался, по шее, по тому самому месту, где когда-нибудь будет его метка. Омега протяжно застонал, выгнулся, почти потерся, волосы картинно разметались по подушке, ротик приоткрылся в немом стоне, глаза закатились, и он содрогнулся в оргазме.
Дин окаменел, так и сжимая в руке узкую ладошку. Его неожиданно окатило таким удовольствием, не своим, но настолько острым, что можно было свихнуться. Он с трудом пришел в себя, вглядываясь мутным взором в распластавшегося омегу. Что-то было не так, что-то не вписывалось в общую картину: абсолютно удивленные, и даже немного испуганные глаза.
Озарение ошарашило своей фантастичностью:
— Это… вот только что был первый… это было в первый раз?
Лис покраснел до самых скул и попытался прикрыться. Господи, какой же потрясающе невинный! Нереально. Так не бывает на свете! Дин с восхищением смотрел на покрасневшие кончики ушей, не рискуя вместить в себя все радостные эмоции — лопнет, распылится на космические атомы.
— Господи, это что, всегда так? — сквозь зубы прошипел Лис: очередной спазм, заставший омегу выгнуться, вернул с небес на землю. Альфа лег на кровать и как можно аккуратней стал укладывать любимого на бок.
— Ложись вот так… на бок… — движения мягкие, непонятно даже, чего Дин боялся больше: сделать больно или что Лис снова кончит, убив всю его выдержку к чертям.
— Ммм, сними-и…
Дин закрыл глаза, считая до десяти. Он омега, ему плохо, у него течка, первая в жизни, очень сильная. Ему нужна помощь.